Ленька-карьерист - Виктор Коллингвуд

Через неделю выяснилось, что Первым секретарем Московского обкома ВКП (б) был назначен Мельников Василий Андреевич. А Лазарь Каганович отправился поднимать железнодорожный транспорт — практически непосильное дело, на котором в свое время надорвались и Троцкий, и Дзержинский.

Я сидел в своей комнате, глядя на ночную Москву. Я выиграл этот раунд. Мой человек стоял во главе столичной парторганизации. Здесь, в столице, он всегда будет на виду у верхушки ЦК и, несомненно, если не Сталин, то Молотов или Каганович заметят его. Да, пришлось мне повозиться с этим назначением! Можно сказать, что крепость была взята не штурмом, а тихой, многоходовой осадой. Но это самый правильный подход: в бюрократических играх не стоит махать шашкой: там копают мины и подкопы.

* * *

Декабрь укутал Москву в стильную шубу из серого снега и ледяного ветра. Год Великого перелома подошел к концу, оставляя за собой треск ломаемых устоев и гул строек-гигантов.

На 31 декабря мы собрались в одном из просторных залов ЭНИМСа. Не на Новый год, нет — что вы, что вы! Старый мир, с его Рождеством и елками, был официально запрещен, объявлен буржуазным пережитком. Но душа, пусть и советского человека, все равно искала праздник, точки, откуда можно выдохнуть и обернуться назад. Так что официальной причиной попойки было объявлено успешное завершение первого года работы. Повод, что ни говори, был железный: институт не просто выжил и встал на ноги — он дал стране первые серийные модели станков, перевыполнив план на семнадцать процентов: вместо пяти моделей было разработано и передано промышленности в серийное производство шесть! Я тут же решил объявить по этому поводу сабантуй. Историчный Леонид Ильич был сибарит и душа компании — а я чем хуже? Да и о коллективе надо заботиться.

И вот, прямо в чертежном зале, отставив к стенке кульманы, мы поставили длинные столы. В качестве скатертей использовали полотнища кумача, купленные официально для участия в первомайских и ноябрьских демонстрациях. На некоторые даже успели нанести через трафарет типичные советские лозунги — просто постелили их «тыльной стороной». На столах, накрытых этими импровизированными скатертями, стояли нехитрые приборы, бутылки «Столичной», «Кинзмараули», крымский белый мускат, и шипучее, называемое «Цимлянское игристое» производства Госвинтреста. Елки, разумеется, мы не ставили — это было бы совсем уж «палево», но зато щедро украсили зал еловыми ветками, и их хвойный, смолистый дух смешивался с запахом махорки и тающего снега с валенок.

Самым главным для меня были не отчеты и не шампанское. Главными были люди, которых я собрал здесь. Мой нарождающийся, еще не осознающий себя клан. Вот Бочаров, мой старый парторг, постаревший, но не согнувшийся, лицо его в морщинах казалось высеченным из дерева; он был моим якорем, моей связью с партийной совестью. Рядом с ним — Егор Суздальцев, молодой комсомольский секретарь ЭНИМСа, вся форма из энергии и лозунгов, моя будущая опора в молодёжной среде. Костя Грушевой, мой друг детства, теперь мастер «Красного пролетария», простой, основательный, мои глаза и уши на заводе.

И, конечно, Мельников. Василий Андреевич, бывший секретарь Харьковского горкома, которого я с таким трудом вытащил в Москву, чему он был несказанно рад. В Харькове он уперся в потолок, а здесь, в столице перед ним открылись головокружительные горизонты. Ну и, разумеется, присутствовали «виновники торжества» — инженеры и конструкторы института.

Конечно, собрать такую разношерстную команду в одну застольную компанию, которая общается друг с другом и не чувствует стеснения — дело весьма непростое, и поначалу я откровенно не справлялся. Слишком много обязанностей лежало на мне: тут и организация стола, и встреча гостей, и их рассадка (очень непросто посадить всех так, чтобы завязался интересный общий разговор!), в общем, я просто был на разрыв. То и дело я искал глазами Лиду, которая должна была развлекать подходящих гостей разговорами, но моя подруга отчего-то была тиха и печальна, и порученным делом занималась как-то без огонька.

Последними, с небольшим опозданием, подчеркивающим их статус, появился Георгий Маленков с супругой. Честно говоря, я сильно удивился, когда чета Маленковых приняла мое приглашение: это еще сильнее укрепило меня в подозрении, что Маленков в последнее время сам активно искал моего общества. И вот они здесь.

Маленков был рыхлый, почти по-купечески пухлый, с гладким, без единой морщинки лицом, на котором маленькие, глубоко посаженные глазки казались инородными бусинками. Он двигался плавно, почти женственно, а его пухлые, белые пальцы, явно не державшие в жизни ничего тяжелее авторучки, напоминали мне щупальца осьминога.

Рядом с ним его жена, Валерия Голубцова, казалась его полной противоположностью. Сухая, поджарая, с прозрачным, птичьим профилем и волосами, туго стянутыми в узел на затылке. Говорят, именно супруге Маленков — в целом, довольно серая, ординарная личность — обязан своей успешной карьерой. Лера работала в аппарате ЦК и, в отличие от мужа, была словоохотлива и остроумна. По ее настоянию Георгий Максимилианович, также как и я учившийся в МВТУ, вскоре перешел на работу в ЦК, толком, вроде бы, даже не доучившись. Ее колючий, наблюдающий взгляд мгновенно обежал всех присутствующих, на долю секунды задержавшись и на мне. И случилось чудо: эта женщина, с ходу поняв, что общение гостей не клеится, тут же взялась за дело! Погрозив мне пальцем (за то, что не развлекаю гостей), она что-то шепнула мужу, и тут же с ходу пошла общаться со всеми подряд: знакомиться, очаровывать, прощупывать почву, склеивая обрывающиеся разговоры. Глядя на нее, я тут же понял, что эта коммуникабельность выработалась у Голубцовой не просто так: в общении она откровенно подыскивала перспективных для сотрудничества функционеров, в то время как Георгий Максимилианович больше молчал и слушал.

Наконец все собрались, расселись за стол. Начались тосты: я демонстративно предложил первый тост за «товарища Сталина, благодаря которому появился наш институт». Кто-то из моих друзей при этих словах сморщился, но выпили все; а товарищ Маленков, прежде чем осушить свой бокал «Мукузани», одобрительно бросил на меня поверх него взгляд, говоривший «ну, ты, пожалуй, далеко пойдешь».

За столом зашел разговор о главном нововведении года — «непрерывке»: пятидневной неделе, где выходные «плавают», отрывая людей друг от друга, ломая привычный уклад.

— Эксперимент интересный, только вот народ ропщет, — заметил Мельников, обращаясь к Бочарову. — Семьи в разные дни отдыхают, в гости сходить — целая проблема. Вот ты представь: ты работаешь по «желтому» графику, а жена твоя — по «зеленому». Вы же никогда даже