Охотники за дурью - Роман Феликсович Путилов

— Вы же сказали, что убили его?

— Я сказал, что он пропал и, по моему мнению, его убили из-за квартиры. И, чтобы его искать или опознать среди невостребованных трупов в морге, надо написать заявление о том, что ваш муж пропал без вести в июле. А так как вы единственная его близкая родственница, то заявление должно быть от вас. Вы же не развелись?

— Нет, не развелась, все, наверное, на что-то надеялась. Он же, Сережа, хороший, работа у него была хорошая. Мы с ним познакомились, когда он к нам на практику приехал, от института. Ну и завертелось у нас с ним, а потом уже и живот у меня на нос полез, так он сразу сказал, что женится. Родители Сережины меня хорошо приняли, слова плохого не сказали, а когда Вадик родился, так деды нарадоваться не могли. А потом, и отец и мать, как-то быстро умерли, и Сергей затосковал, и попивать начал. Я ему говорю, что нельзя ему пить, да куда там. У него, говорили, дед запойный был, но потом, когда чуть не умер, он с этим делом завязал, а вот Сергей не смог. Стал меня поколачивать, вещи все растащил из дома. С работы его конечно выгнали, там и непьющих не знали куда девать.

Женщина замолчала, а я, посидев пару минут для приличия молча, потребовал паспорт и фотографию Сергея Самохина.

Фотографий оказалось несколько — десяток свадебных и одна с какого-то выезда на природу, со сбитым фокусом, не очень четкая, поэтому пришлось брать свадебную, сделанную профессиональным фотографом. На мою удачу у «потеряшки» была особая примета — на левой руке у двух пальцев отсутствовали по одной фаланге — последствия неудачной поездки на мотоцикле. В чем был одет пропавший муж женщина, естественно не знала, да еще начала возражать против даты пропажи.

— Я же не знаю, когда он пропал. Почему вы пишете, что в июле? Может быть он позже потерялся.

— Вы Сергея когда последний раз живым видели? В июле, в квартире на Новом массиве? Ну, а что спорим. Положено именно так писать. — закончил я дискуссию: — Теперь давайте разбираться с вашим наследством.

К моему глубочайшему удивлению, Серафима заявила, что наследство ее не интересует, квартира семьи Самохина ей не принадлежит, а значит, чужого ей с сыном на надо, и вообще, в Город, с его ужасами и убийствами, она ни ногой. Такой ярый альтруизм мне был совершенно не нужен, пришлось психологически надавить на несчастную женщину, попеременно взывая к ее совести, напоминая о голодном ребенке, долгах за квартиру, из которой их в любой момент могут попросить, убийцах ее мужа, которые спокойно проживают в квартире своей жертвы и о несчастном Сергее, что бессильно смотрит на эту безобразную картину с небес.

Серафима плакала, кричала, что она боится за себя и за сына, и продолжалось это очень долго, пока мы не пришли к компромиссу.

— Хорошо, я вашу квартиру продаю, за нормальную цену, но беру за это пять процентов от стоимости, как обычный агент по недвижимости, и привожу вам деньги сюда. Вы, раз боитесь, в город можете не приезжать. Все правильно? Ну, если все правильно, то мне нужна от вас доверенность.

— А доверенность кто выдает? — узнав, что мне нужен документ заверенный нотариусом, Серафима сказала, что сейчас придет и стремглав выбежала из квартиры, оставив нас с Вадиком растерянно глядеть друг на друга.

Через пять минут, который я провел в стоя в коридоре, а Вадик следил за мной немигающим взглядом, спрятавшись под кровать, Серафима вернулась, сообщив, что нотариус нас ждет, но только нам надо поторопиться, так как идти далеко, а баба Вера долго ждать не будет.

Недовольного Вадика женщина оставила у соседки, а через десять минут мы входили в государственную нотариальную контору, где нас ждала таинственная «баба Вера».

Баба Вера, женщина лет семидесяти, сноровисто оформила на меня доверенность, несмотря на отсутствие паспорта. Нравы в этом районном центре были немного попроще, чем в Городе, а паспортные данные были списаны со случайно обнаруженной в моей бездонной чудо-папке с бланками, доверенности от Завода с синей печатью. Лихо проставив печати, баба Вера, оказавшаяся государственным нотариусом, которые, как оказалось, еще сохранились в сельской местности, стребовала с меня какие-то копейки по государственному тарифу, после чего, погрозив пальцем, выставила прочь из конторы.

Добросив Серафиму до дома и категорически отказавшись от чая с вареньем из крыжовника, я неторопливо покатил в сторону Города — уже сильно смеркалось, а дорога была скользкой.

Если вы думаете, что я поехал домой, отдыхать после трудового дня и кормить своих животных, то вы сильно ошибаетесь. Я направился в РОВД, регистрировать в дежурной части заявление о пропавшем в июле этого года гражданине Самохине. В связи с опознанием меня, как подозреваемого в мошенничестве, я чувствовал, что времени у меня практически не осталось и на то, чтобы нанести сокрушительный удар семейству Бубна времени у меня практически не осталось.

Дорожный район. Новый жилой массив.

Когда я, в сопровождении двух пенсионерок, которых я вновь привлек к осмотру как опытных понятых, подошел к квартире арестованного гражданина Бубнова, то, с изумлением обнаружил, что бумажка, с моей лично печатью, которой я опечатывал злосчастную квартиру, лежит на полу лестничной площадки, а из-за крепко двери раздается шорох и голоса нескольких людей.

— Да что за на…- я замолотил по поверхности кулаком.

Глава 22

Злоупотребление правом.

Январь 1995 года.

Дорожный район. Новый жилой массив.

Когда я, в сопровождении двух пенсионерок, которых я вновь привлек к осмотру как опытных понятых, подошел к квартире арестованного гражданина Бубнова, то, с изумлением обнаружил, что бумажка, с моей личной печатью, которой я опечатывал злосчастную квартиру, лежит на полу лестничной площадки, а из-за крепкой двери раздается шорохи и голоса нескольких людей.

— Да что за на…- я возмутился и замолотил по поверхности двери кулаком, отчего она тут-же распахнулась.

Из комнаты в коридор квартиры Бубнова шагнула женщина, одетая в старую футболку и закатанные до колен трикотажные трико, в которой я с большим трудом узнал жену хозяина квартиры.

— А-а-а! — глаза женщины расширились и пронзительный визг ударил по ушам.

В коридоре тут-же появился старый уголовник, облаченный примерно также, как и его дочь — затертые до блеска брюки и линялая зимняя тельняшка.