Барон фон дер Зайцев - Андрей Готлибович Шопперт

Молиться Илье-пророку Иван Фёдорович вместе со всеми не стал. Пошёл к себе на третий этаж. Спать. Долго вертелся. Гром трещал, казалось, прямо над головой. Будто потолок у них из парусины сделан и надорвали её и теперь тянут в разные стороны два бугая, вот и треск стоит. А потом грохнет, так что уши закладывает. Но через десять там или двадцать минут стала гроза удаляться в сторону Риги. Ну, там священников побольше, там архиепископ целый есть, самим Папой Римским назначенный. Отмолят, не дадут город сжечь молниям.

Так и уснул незаметно. Разбудил шум внизу. Иоганн, прихватив полотенце, пошёл вниз, узнать, чего расшумелись, да и умыться заодно.

— Что случилось? — в гридницкой были только Отто и фон Бок. И оба помятые, видно только проснулись.

— Георг с новиками, людьми барона и нашими арбалетчиками пошли в дорф.

Ого! Иоганн забыл про умывание. Он выскочил на улицу и застал последних выходящих из ворот людей. Закрыли их за ратью двое самых молодых из новиков. Барончик глянул на барбакан. Там на площадке только Генрих фон Лаутенберг с арбалетом. Выходит, практически все ушли, и судя по следам подков на дворе, многие на лошадях. Значит, не на разведку, а на настоящую операцию по зачистке территории от бандитов отправились.

Из дверей вышли фон Бок с Георгом. Оба с арбалетами. Вот и все защитники замка, двое стариков почти, инвалид, пацан и два новика четырнадцатилетних. Иоганн бросился в оружейную, взял дагу и потом, так и не умывшись, поднялся ко всем на барбакан.

— Решили, спящими их взять, всю ночь не спали поди, дрожали, да молились, а теперь, как гроза кончилась, точно спать повалятся. Тут их и разбудят мечом по шее. Семён с Перуном предложили, — сообщил крутящему головой Иоганну Георг.

Как там в песне у Шостаковича?

Нас утро встречает прохладой,

Нас ветром встречает река.

Кудрявая, что ж ты не рада

Весёлому пенью гудка?

Прохлада была. Даже холодина была. В районе нуля температура. Ветер с реки был, или с моря был. И он не просто холодный, а сырой и проникающий без препятствий под одежду. Кудрявой не было. Точно. Даже кудрявого и то не было. Кисель ушёл вместе со всеми.

Гудка? Ну, гудка и подавно не было. У батяньки был рожок. И сейчас в оружейной. Иоганн его надтреснутый и пронзительный крик слышал, весёлое пение он ни разу не напоминал.

А песня просилась.

Ветер быстро весь энтузиазм вместе с теплом из Иоганна выдул, и боясь опять чего важного пропустить, он начал приплясывать, чтобы согреться. Под песню было бы сподручней.

— Иди оденься. Простынешь, — выгнал его, заметив посинение наследника, Отто Хольте.

— Без меня не начинать! — убежал барончик переодеваться.

Не начали. Долго потом ещё пришлось стоять на ветру.

Событие семьдесят четвёртое

По дороге вели пленных. Человек десять, точно не посчитать, шли плотной кучкой такой бывшие теперь борцы за свободу, жались друг к дружке, совсем уж теперь свободу потеряв. Сопровождали арестантов кутилье барона на лошадях и за ними ещё и Кисель на их дестриэ. Всадники время от времени подталкивали копьями жемайтийцев и те, дёрнувшись всем кублом, на трусцу переходили. Надолго не получалось, выходило всё наоборот. Связанные между собой бунтовщики запинались, и всем составом валились в грязь. Потом поднимались очень и очень не спеша. Со связанными за спиной руками это не просто проделать. Сначала на колени, потом в полуприседе пройдя пару шагов, ну а потом их копьями опять понукали к пробежке, и валяние в грязи повторялось. Если воины барона хотели этими тычками замедлить возвращение в замок, то у них всё получалось, если же цель была поиздеваться над пленниками, то тоже всё в струю, а вот если хотели быстрее с холодного ветра убраться в тепло натопленной гридницкой, то мозгов под шлемами было маловато, любой, после семнадцатого падения конвоируемых, должен осознать вредность привычки копьём в попу тыкать.

За всадниками нестройными рядами и колоннами шли Семён с Перуном при дротиках, Старый заяц с арбалетом на плече, а уже за ними новики и все прочие остальные.

— Открывайте ворота, — гаркнул фон Лаутенберг, словно, новики младые, больше ведь некому это делать, не у него за спиною стояли, а в Риге в харчевне «Три поросёнка» кабанятину дегустировали и оценивали её как истинные знатоки.

— Вот видно сразу, что этот хряк питался, говнюк, желудями, мясо горькое, и противное, а то в прошлый раз явно домашняя свинья была. И её рыбой кормили. Протухшей при этом. Эвон, как воняло рыбой от окорока.

— Точно, а в позапрошлый раз кормили блевотиной, свинью-то, такой мерзкий вкус был у отбивной.

— А чем надо кормить свиней?

— Апельсинами⁈

Пацаны убежали открывать ворота. Иоганн спустился следом. Хотелось узнать новости. Барон, опираясь на меч, последовал за ним.

Бумс. Ведро сгрохотало. Иоганн обернулся на площадку и бросился вниз. Не до смеха стало сразу. Генрих фон Лаутенберг, неправильно эдак шею завернув, лежал на земле и из уголка губ начинала струйка крови вытекать.

— Что⁈ — сверху гремели латами, спускаясь, Отто Хольте и Георг.

Иоганн отошёл от барона. Он строителем в том мире был, а не врачом, но тут и без докторантуры понятно, что барон при падении себе шею свернул. Неожиданная победа.

— Прими Господь душу раба твоего грешного, — управляющий истово перекрестился трижды.

Иоганн повторил действо. Особого расстройства не было, как и радости. Он словно заранее знал, что барон должен в скором времени покинуть этот бренный мир, отряхнуть прах его от своих ног и отправиться к гуриям, ай… в райские кущи, вести богословские беседы с ангелами. Не, ну гурии девственницы точно лучше, не ту религию завёз на Русь матушку Святой Владимир. И пьянства бы не было. И гурии бы были. Где минусы? Знания оттуда. Ну, спорное утверждение. Точно у арабов знаний в те времена было больше, чем у дикарей европейцев. И точно не меньше, чем у византийцев.

Между тем не участвующие в скорби новики открыли створки ворот, с трудом справившись опять с ригелем новым. Его опять раздуло от воды.

Юрген к барону, которого уже ровно положили доброхоты,