Сын Тишайшего 7 - Александр Яманов
Важен сам факт. Окончательное решение ещё не принято, сегодня был пробный шар. И сразу такая реакция. Разбаловал я всех. Даже братьев Лихачёвых, являющихся моей опорой. Ситуация сложилась не вчера, и её надобно решать. Речь не о том, что я самый правильный. У России может быть один хозяин, и его имя — царь. Так повелось издавна и пусть продлиться вечно. Да и на обострение я пошёл сознательно. Есть ещё одна причина.
— В острог! Этого и этого тоже, — указываю рукой Дунину на пятерых побледневших вельмож и поясняю: — Пусть посидят, подумают.
Иван про второе дно сегодняшней встречи знал и заранее подготовился. Никто из бояр пикнуть не успел, как появились солдаты и уволокли указанных мною жертв.
После того как арестованных вывели из зала заседаний, в нём воцарилась гнетущая тишина. Перевожу взгляд на свой портрет, висящий на стене. Ничего так получился! Одежда в истинно русском стиле. Особо бросаются в глаза красные сапоги. Что за чушь лезет в голову? У меня на носу конфликт с самыми важными чиновниками страны.
Поворачиваюсь в сторону вытянувшихся по струнке людей. И чего с ними делать? Ведь сам дал вельможам множество прав, сосредоточившись только на важных проектах. Ещё и упустил контроль. Они привыкли к самостоятельности, что очень хорошо. Ну и многие вопросы решают коллегиально. Вот и договорились пойти против решения царя. Хотя к арестованным у меня есть отнюдь не религиозные вопросы. Они больше из области недавно принятого Уголовного кодекса. Да, я потихоньку меняю жизненный уклад в стране. Законотворчество тоже важнейший аспект. Пришлось потратить немало времени, учитывая разнообразные моменты.
— Вопрос с патриархом пока отложим, — министры и сенаторы аж выдохнули, но после моих следующих слов побледнели ещё сильнее: — Вы совсем распоясались! Пора спускать на землю. Начнём с тебя, Алексей.
Канцлер явно напуган, но глаз не отпустил. Сам Лихачёв не ворует, да и министры тоже. Сейчас с этим строго. Но есть несколько хороших кормушек, мимо которых сложно пройти. И одна из них — Волжский транзит. Я могу закрывать глаза не некоторые вещи. Главное, чтобы дело не страдало. Недавно на волоке две недели ждали оплаченный лес. Причина задержки — министр торговли Плещеев. Вернее, его брат, взявший под контроль часть лесного и строительного бизнеса. Такие вещи прощать нельзя.
Значит, буду сейчас снимать стружку. А кого надо — заменю. Даже самый талантливый и верный соратник может поддаться соблазнам. К сожалению, система управления до конца не выстроена. Как и не завершено переформатирование общества. Основных фигурантов накажу, другие отделаются испугом. Хотя посмотрю позже, чего там нарыли Башмаков и Матвей Пушкин. Вдруг всплывёт что-то интересное.
* * *
— Феденька! Так нельзя! Как можно наказывать всех скопом?
Родня знала, кого послать на переговоры. Беременная Мария — ныне княгиня Воротынская — идеальный вариант. У её мужа тоже рыльце в пушку. По мнению семьи, она должна разжалобить сердце царя. Только Наталья Алексеевна придерживается иного мнения, о чём сообщает ухмылка младшенькой. Воспитал на свою голову.
— Царь я или не царь? — делаю грозный вид и взираю на оторопевшую сестру. — Представь себе, чтобы Дума сопротивлялась Ивану Васильевичу.
На самом деле Грозный людей — тем более бояр — массово не казнил. Ложь это. Но уже при моём отце начали внедрять определённые нарративы о безумном правителе. Нужные династии Романовых, конечно. Мы ведь на самом деле прав на престол не имеем.
— Иди и поговори с остальными, — машу рукой, с трудом сдерживая смех. — Скажи, что царь решил всех простить. Кроме Долгорукова и Ивана Стрешнева. Надо знать меру даже в мздоимстве. Церковный вопрос здесь вторичен.
— Ты чего? — подскакиваю к хотевшей опуститься на колени сестрице. — Совсем с ума сошла? Тебе рожать через полтора месяца. Вдруг племянника не доносишь?
— Точно? Мальчик будет? Ты ведь ясновидец, Феденька! — огорошила меня всхлипывающая Маша.
— Всё! Ступай — и не трогайте меня. Хоть день, пожалуйста. Мальчик — значит, мальчик.
Психи, а не родичи. Мне ещё новых глупых слухов и сплетен не хватало. Еле погасил в своё время нездоровые разговоры о моих необъяснимых талантах. И тут собственная сестра! Вот попы-то обрадуются такому подарку.
Счастливая царевна вышла из кабинета, бросив строгий взгляд на улыбающуюся Наталью. Я же плюхнулся в кресло и потянулся к кружке с чаем.
— Чего это они? Совсем…
— Когда после третьей девки подряд у Машки родится сын, ты что будешь говорить? — перебивает меня сестрёнка, вяжущая носочки недавно рождённой девочке. — Или снова угадал?
— Вы чего? Серьёзно? Но ведь…
— Федя, ты царь! На Руси твоё слово — закон. А самое смешное, что часто твои предсказания сбываются. Понимающий народ верит не юродивым на паперти, а тебе. Наши сёстры тоже. Думаешь, чего эта гусыня обрадовалась? Ей ведь сорок, и эти роды, скорее всего, последние. Ведь не все бодры и плодовиты в пятьдесят, как Евдокия.
Согласен. Когда я оказался в этом мире, то наговорил много лишнего. Там и исторических персонажей касалось или предсказаний войн. Вроде вокруг свои, а я быстро прекратил вещать аки Оракул. Но ведь есть ещё действия. Нельзя недооценивать местных. Когда царь указывает купцу открыть новый бизнес, который сразу даёт хороший доход, то о подобных странностях шепчутся. Потом приходится через спецслужбы сливать информацию с опровержением. Мол, государь узнал о деле у немцев и прочих французов. Я ведь внедрил немало технических новинок с усовершенствованиями.
— А тебе только дай повод поиздеваться над старшими? — тычу пальцем в начавшую хохотать сестрёнку. — Совсем избаловались без присмотра.
— Вот! Сам упомянул. Ты когда последний раз в Москве был? Четыре месяца назад! И то проездом на три дня. Вот народ и распускается. К каждому чиновнику человека из Тайной канцелярии не приставишь. Я всё понимаю, но надо честь знать, — теперь нехорошим взглядом наградили уже меня. — Нужно хоть немного думать о будущем, Федя. Но у царя не может быть двух семей. А вообще, я бы всех казнила.
— Пха!.. — давлюсь чаем, глядя на невозмутимую Наташу.
И ведь она не врёт. Сестра действительно готова казнить всех замешанных в мутных схемах. Ещё и лезет в мою личную жизнь.
— Воруют! Все! — не дала мне возразить собеседница. — С каких это пор у нас изменились законы? Ты сам твердишь о порядке и общественных канонах для всех людей, невзирая на
