Один ленивый мальчик - Александр Бельский
— Ты заметил — от Изменённых какой-то странный запах?
— Да. Какой-то… Как в муравейник залез и патокой полился. Странный и сладкий, хотя и не сладко-трупный. И ты прав — живому даже этот запах вдыхать — хорошо! И если от него стошнит — тоже хорошо!
Десятник помолчал и добавил, уже о другом:
— Кто-то пусть следит за Ренефсенебом. Его нельзя оставлять одного. Только надо объяснить всё правильно, а то либо этот кто-то Ренефа убьёт с перепугу, либо, отведи от нас боги беду эту, если Ренеф всё же обратится, сам погибнет. Баи оставим следить?
— Э, нет! Тутмос пусть остается, а не этот негодяй. Это ведь из-за него всё случилось. Для него поинтересней найдем задачу… Баи! Бегом хромай сюда! — прорычал Хори.
— Слуга покорный, командиры!
— Это ты-то покорный? Ты понимаешь, что все погибшие — на твоей совести? Ты — ходячее оскорбление для любого командира, а твоя щербатая и рябая рожа — уже достаточный повод для наказания! Твои преступления столь велики и ужасны, что я могу тебя казнить смертью, ты понимаешь это? Ты, правда, не растерялся и храбро бился, но это лишь немного смягчает твою вину. А до полного искупления — как отсюда до Великой пирамиды гусиным шагом! Твоё наказание, возможно, уменьшилось бы, если бы вы нашли клад! Но и тут вы вместо сокровищ откопали чудовищ этих. Вот поэтому именно ты и пойдёшь первым в дыру эту, что вы пробили.
— Смилуйся, отец мой! А если там ещё есть Проклятые души?
— Вот заодно и проверишь.
На Баи было больно смотреть. Он явно испугался, да так, что даже не склонный к жалости Нехти счел нужным сказать:
— Нет там никого больше, иначе бы они на нас набросились. Не могут они устоять перед голодом своим. Мы все пойдём, но в дыру ты полезешь первым. Такое будет твоё наказание.
Тем временем Тур, взяв с пола слетевший головной платок погибшего Анхи, тщательно очистил наконечник очередной уцелевшей стрелы, а затем спустился вниз — собрать оставшиеся стрелы.
— Видишь? Негр этот не боится, а уж он-то знает про Потерянные души больше нас всех вместе взятых. Эй, Тутмос! Собери все незажжённые факелы и иди сюда!
— Слуга покорный, уже иду!
Тутмос спустился к ним с пучком факелов. Без приказа он стал обновлять прогоревшие факелы, зажигая и помещая зажжённые в незанятые поставцы. Стало заметно светлее. Всё вокруг казалось старой картиной — припорошенной от времени пылью. Пыль, поднятая вверх их ногами, пыль, выбитая из пролома — она покрыла всё. Они и сами были похожи на глиняные статуи в бедном сельском храме. Неподвижные от усталости, со спокойными от отупения после боя лицами, и такие же матово-пыльные, словно сделанные из глины и готовые, чтобы их, как водится, расписал художник. И художник, казалось, уже начал свою работу — пот проложил кривые блестящие дорожки по их телам и лицам, брызги крови, казавшейся в подземелье темнее, легли первыми глянцевыми мазками на запорошённую пылью кожу. Но какой бы тёмной в испуганом свете факелов не казалась эта живая кровь, брызги мёртвой крови Проклятых душ и их гнилые ошмётки были еще темнее. И один лишь чистенький по сравнению с ними Тутмос, нервно озиравшийся на весь этот разгром и бойню, казался не статуей, а живым человеком.
Хори, подозвав, растолковал ему, что нужно внимательно смотреть за Ренефсенебом и перевязать его, но, если, храни от этого все боги, Ренеф умрёт — немедленно звать его или Нехти и тогда уж не подходить к нему близко. Тем временем внизу Тур собрал свои уцелевшие стрелы и тщательно их очистил платком. Ищтек, Баи, Хори — все спустились в погреб, стараясь не смотреть на растерзанного солдата. Голова его была раздроблена, а может даже — разгрызена, так что даже невозможно было понять — кто это. Очевидно, из-за этого он и не превратился в ещё одного ходячего мертвеца. От второго, в проходе, остались, почитай, только ноги, даже изрядная часть костей отсутствовала. Не понятно даже было, как измененные успели его так быстро объесть? Кровь уже начала сворачиваться, и в тягучих, покрытых матовой пленкой пыли лужицах появились сгустки. Желтоватые с розовым брызги мозгов на кирпичах и полу вызывали у Хори тошноту, и его долго, до жёлчи, выворачивало. Нехти же был просто печален.
— И все равно им повезло больше, чем бедному Анхи. Их души не загублены, и уже скоро, сразу после обряда отверзания уст, помчатся они на поля Илау, — задумчиво сказал Нехти, — как-то это несправедливо. Он сражался до последнего — и его души погибли. А эти, из-за которых всё и вышло, пребудут с богами…
— Я не знаю, можно ли отверзнуть телу, лишенному головы, уста? — задыхаясь и восстанавливая дыхание, сказал Хори, — А с Анхи…Мы поговорим со жрецом завтра, и со светлоглазой Старшей маджаев. Не может быть, чтобы не было ритуалов, способных спасти их души. Помнишь, Саи-Херу говорил про Нейт, защитницу мертвых? Она должна помочь, вот увидишь!
Нехти слегка приободрился от этих слов. Вдруг из-под груды кирпичей и тел Изменённых раздался стон. Перепугавшись поначалу, они сообразили, что это и кто это, и, осторожно, чтобы не приключилось беды, оборачивая руки тряпьем и захлестывая веревками, оттащили туши Проклятых в сторону. После чего начали торопливо разбирать завал.
Под ним нашелся ещё один живой солдат. Счастливчика крепко побило камнями и кирпичами, он был весь в пыли, крови и ссадинах, и Хори даже не смог узнать его. Но, кажется, завалившие его кирпичи не только его покалечили, но и спасли от Проклятых душ. Пришлось Баи снова выбираться наверх. Они с Тутмосом из верёвок и лопат, принесенных горе-кладоискателями, соорудили подобие подвесной люльки и осторожно вытащили раненого на первый этаж. Тутмос остался перевязывать его, а Баи нехотя вернулся в погреб. Настало время проверить — куда же ведет этот лаз и что там, в темноте? Они в некоторой нерешительности встали перед провалом. И тут испуганно завопил Тутмос:
— Ренефу плохо! Помирает он! Зовёт всех!
Кряхтя и натужно вытягивая руками ослабевшие после боя тела, они втроём — Хори, Нехти и Иштек — вновь взобрались по верёвке с узлами вверх. Хори казалось, что позвоночник трещит и рассыпается на части, а главная жила вот-вот лопнет, как перетянутая струна. Тур остался в погребе, а Баи, помедлив, полез за ними, словно
