Помещик 3 - Михаил Шерр

В письме я изложил Анне все о приезде сербов и попросил её прислать мне срочно своего Никанора, чтобы он вместе с Андреем сопровождал меня.

Отправив Степана с Тихоном, я вернулся к сербам.

— Прошу, господа, следовать за мной.

Я не проверял, как Сидор выполнил мое распоряжение, но не сомневался, что в бараках и на территории вокруг все убрано. И конечно, Сидор меня не подвел.

Везде все убрано под метелку. Окна и все, что надо было, помыто, а разбитые кое-где стекла заменены. Для этого целые взяли из окон последнего барака, и дырки в окнах просто затянули плотными холстами.

И мало того, что везде чисто, Сидор, прослышав о приезде сербов, проявил полезную инициативу и успел затопить печи, которые тоже были приведены в порядок и все испытаны.

В бараках был просто Ташкент; печи на удивление хорошо справлялись со своей задачей, и хотя на дворе всего лишь легкий минус, ясно, что в морозы здесь будет достаточно тепло.

Сербы, зайдя в бараки, сразу же довольно заулыбались, а Елена откровенно сказала:

— Это намного лучше, чем мы рассчитывали.

— Тогда, господа, приглашаю вас на обед. Потом, если будет время, отдохнете, и как только вернется мой человек — в путь. Ну и, конечно, дождемся вашей любезнейшей госпожи Милицы.

Отдохнуть сербам особо не пришлось. Пока вернулись в усадьбу, расселись не спеша за столами и также не спеша начали трапезничать, мои посланцы домчались до Калуги, и Анна тут же собственной персоной поспешила прибыть в Сосновку.

— Это, господа, моя невеста Анна Андреевна, — представил я Анну. — А это уважаемая домачица Елена, — представил я Елену.

— Это, уважаемая Анна Андреевна, — Елена показала на своих сербов, которые дружно поклонились, — представители каждой нашей семьи.

— Приятно познакомиться, господа. Если я правильно понимаю, Александр Георгиевич намерен сразу же отправиться за вашими семьями.

— Да, именно так дело и обстоит.

— Ты не против, если Никанор пообедает перед дорогой, а мы с тобой поговорим?

Я, конечно, был не против, тем более что Милицы еще нет, а наш разговор подразумевал, конечно, любовные ласки перед дорогой.

Ехать нам недалеко; имение, где бедствуют сербы, пограничное с Калужской губернией, в Болховском уезде соседней Орловской губернии.

От Калуги это сто двадцать с небольшим верст по дорогам местного значения, то есть во многих местах по грунтовке. Весной и летом часто это непролазная грязь, а зимой — снежные заносы. Но сейчас грязи нет и снежных заносов тоже, и по такой дороге ехать одно удовольствие; единственная проблема — наличие ухабов.

Ехать надо напрямую через Лихвин, Белев, и там, не доезжая немного до Болхова, рядом с дорогой — наша цель.

Через час мы выехали: сербы все верхом, я с Еленой и Милицей в своей коляске. С нами десяток сменных лошадей. Они будут сменять уставших, чтобы как можно меньше останавливаться и, самое главное, ехать быстрее.

Милица едет с нами с одной единственной целью: мало ли какие проблемы или неувязки могут возникнуть, а она все-таки невестка хозяев имения, приютивших сербов.

Женщины едут укутанные в тулупы. Я периодически еду верхом; мне довольно-таки трудновато это делать, зимнего опыта верховой езды у меня еще нет.

А сербы, хоть и южные люди, молодцы. Андрею с Никанором ни в чем не уступают.

Ночь не холодная, небольшой минус, мне даже показалось, что теплее, чем днем. Ветра нет, и самое главное — светит луна и ярко блестят звезды.

Поэтому решаем рискнуть и продолжать свой путь и ночью. Никанор, оказывается, отлично знает эту дорогу, и мы уверенно скачем вперед.

Елена с внучкой всю дорогу о чем-то разговаривают; у меня такое впечатление, что еще мгновение, и Милица запоет. Она просто светится от радости.

— Чуть ли не по пятнадцать верст в час даем. Если лошадушки не подведут, то утром будем на месте, — довольно говорит Никанор, подъехав ко мне перед Белевом.

В самом Белеве мы делаем остановку: надо немного согреться самим, попить чаю, дать отдохнуть лошадям, напоить их, естественно, и дать овса и сена.

Испуганный станционный смотритель, увидев такое количество верховых, даже с спросонья затрясся от страха, но двести рублей тут же успокоили его, и все необходимое нам было получено очень быстро.

На восходе солнца мы были на месте.

Сербы уже полностью готовы к отъезду, но обстановка близка к взрыву. Соседи, понятное дело, были против; они призвали станового пристава, и родители отца Павла метались между всеми сторонами, похоже, не совсем понимая, что происходит, а самое главное — не знаю, что делать.

То, что Милица поехала с нами, было очень мудро. Увидев невестку, матушка отца Павла зарыдала в голос:

— Милица, голубушка, как хорошо, что ты приехала, тут…

Дальше уже старая женщина говорить не могла.

Я спешился и подошел к становому приставу. В знаках отличия и прочих полицейских тонкостях я уже отлично разбирался и поэтому уверенно потребовал:

— Господин унтер, будьте любезны, объясните, что здесь происходит?

Унтер пошел, наверное, всеми цветами радуги, и, похоже, у него начались проблемы с речью. Он рот-то открыл, да только ничего не сказал.

— Я полагаю, что кто-то здесь собирается воспрепятствовать отъезду этих людей? — продолжил я. — И мне непонятно, на каком основании. У них есть паспорта и разрешения на свободное перемещение по империи до нынешнего Рождества, которое еще не наступило. Мало того, эти люди поступили ко мне на службу.

Я повернулся в сторону маячивших невдалеке подлых соседей родителей отца Павла.

— Извините, забыл представиться: Александр Георгиевич Нестеров, калужский дворянин. Мне некогда задерживаться. Я забираю своих людей, и мы немедленно уезжаем.

Инцидент был исчерпан окончательно, когда я, сказав это, дружески похлопал унтера по плечу и при этом проверил содержимое его пустого кармана.

Унтер сразу же правильно оценил результат визита моей руки в его карман; у него тут же восстановилась речь, и он бодро ответил:

— Что вы, господин Нестеров! Разве можно задерживать тех, у кого все бумаги исправны и подписаны господином губернатором. А я здесь для порядка, мало ли что… — унтер многозначительно и очень убедительно развел руками.

Уехать сразу же не получилось. Надо было дать отдохнуть своим лошадям, банально самим положить в рот хотя бы по куску хлеба и согреться в крайнем случае чаем.