Техника игры в блинчики - И. А. Намор
Матвеев достал портсигар и хотел было закурить, но на периферии зрения что-то колыхнулось едва заметно, и его, Матвеева, взведенные нервы среагировали. Что-то некрупное и легкое в движениях быстро перемещалось среди дымящихся остовов домов, от тени к тени, не появляясь на солнце.
Что-то или кто-то?
Степан выпрямился, стараясь не совершать резких движений, положил портсигар на порожек «форда» и медленно потянул из внутреннего кармана пиджака трофейный «маузер». Снял с предохранителя и плавно потянул на себя затвор, но – увы – патрона в стволе не оказалось…
«Ур-роды штатские, одно слово – журналисты!» – злость Матвеева на себя и на бывшего владельца пистолета была непритворной, хотя из всей воинской премудрости, постигнутой Матвеевым на военной кафедре университета, если что и сохранилось в голове, так это правила поведения в зоне ядерного взрыва. Ну, и обращение с личным оружием, разумеется… Однако времени на воспоминания не было, следовало завершить начатое.
Патрон дослан в ствол, курок – на боевом взводе. Руки работали сами, помимо сознания, и это не удивляло – в экстремальной ситуации, как из дырявого мешка начинали сыпаться знания и умения, ранее неизвестные Степану. Знания и умения Майкла Мэтью. Все-таки «маузер» не совсем «макаров»…
«Ну, Мишаня, не подведи…» – с этой мыслью Матвеев одним тягучим движением соскользнул с места – пистолет стволом вверх, в полуприсяде – вдоль автомобиля, в сторону обнаруженного кого-то или чего-то.
Шаг, скольжение… еще шаг…
Ствол пистолета – горизонтально: «ну и где ты?» Степан не мешал своему телу, фиксировал только окружающее – уловить момент, когда будет пора…
«Что пора?»
Пора нажать на спуск?
«Сто-оп!»
Фигурка, выглянувшая из отбрасываемой домом тени, на коварного врага не тянула. Совсем. Никак. Мальчуган – чумазый, лохматый, в штанах не по росту, в обвисшей на плечах куртке с подве рнутыми рукавами, шаркающий подошвами грубых башмаков. Смотрел без испуга, вроде и не замечая направленного на него пистолета, но и детского любопытства в глазах не было. Мальчишка оценивал взрослого, взвешивал его и измерял не по-детски внимательным взглядом.
Степан опустил пистолет, поставив на предохранитель. Только после этого ребенок – «А лет-то ему не больше десяти-двенадцати!» – сделал шаг навстречу.
– ¡Señor extranjero, no disparen! Por favor, señor extranjero[32]… – детские руки поднялись в универсальном примирительном жесте – открытыми ладонями вперед.
– Не бойся, малыш, не буду… Взрослые в деревне есть? Может, солдаты? – Матвеев говорил по-испански медленно, старательно проговаривая каждый звук, но не слишком надеялся на свои лингвистические способности.
– Нет. Солдаты ушли, еще утром, сеньор иностранец. А я вот вас жду, думал, уже не приедете…
Матвеева как пыльным мешком из-за угла стукнули. От неожиданности он чуть не присел прямо там, где стоял.
«Это и есть контакт сэра Энтони? – мелькнула шальная мысль – Они что здесь, с ума все посходили?»
Замешательство, по-видимому, настолько ясно и недвусмысленно отразилось на его лице, что мальчишка засмеялся, негромко и хрипловато. Потом закашлялся, сплюнул что-то вязкое и белесое в уличную пыль и, шмыгнув носом, начал расстегивать куртку.
Провозившись некоторое время с непослушными пуговицами, мальчишка распахнул полы куртки и потащил рубаху из штанов. Степан следил за его манипуляциями с недоумением и интересом, не забывая посматривать по сторонам.
Кто знает, что на уме у односельчан этого смышленого мальчугана? А вдруг они как раз сейчас подбираются: ползком, по крышам, «огородами», сжимая в потных ладонях косы и топоры? Почему он подумал именно про мирные «серпы и молоты» и даже не предположил наличия здесь и сейчас разнообразного огнестрельного оружия? Бог знает, но нарисованная буйной журналистской фантазией картинка показалась настолько натуральной, что Матвеев даже тепло нагретой за день крыши ощутил и острый запах пота… Пальцы сильнее сжались на рукояти «маузера».
«Бред какой-то! Нервы расшалились, лечиться пора… Ага! Как только, так сразу… Всего и осталось: через линию фронта перебраться, – а потом сразу прямиком к лучшему психиатру в этих богом спасаемых местах».
Между тем, из-под подола рубахи показался конверт, когда-то, наверное, белый, но теперь изрядно помятый, в пятнах пота и сажи.
– Вот, – с серьезным лицом сказал мальчик, протягивая «письмо» Степану. – Сеньоры, что останавливались в нашем доме, – кивнул он на дымящиеся развалины, – просили передать это иностранцу, что приедет на ужасной фордовской развалюхе. То есть, получается, – вам!
– А если бы я пришел пешком? – странный вопрос, но закономерный. Ощущение странности происходящего, внезапно возникшее у Степана, крепло с каждым словом мальчишки.
– Так мне вас подробно описали, а отец заставил повторить несколько раз, прежде чем отправил прятаться к тетке…
– Отец? – Матвеев вертел в руках конверт, казалось, не зная, что с ним делать.
– Это наш дом, сеньор иностранец. Был… А мой отец успел уйти с теми сеньорами, что ждали вас два дня, пока не пришли какие-то солдаты и не начали грабить деревню… – сказав это, мальчик вдруг снова шмыгнул носом, часто заморгал, повернулся и быстро пошел вдоль по улице. Не оборачиваясь. Его худенькие плечи, укрытые большой курткой, мелко вздрагивали, а руки то и дело что-то размазывали по лицу. Степан не стал его окликать.
Разорвав конверт, Матвеев достал листок, явно второпях вырванный из блокнота. Кривые строчки, с буквами, лезущими одна на другую, подтверждали мысль, что записка написана в спешке, практически – на коленке.
«Поле за станцией Арапилес. Каждый день перед заходом солнца. В течение недели».
* * *
Машину пришлось бросить у железнодорожной насыпи, в паре сотен метров от станции Арапилес. Бывшей станции бывшей железной дороги.
Насыпь оказалась местами чудовищно разворочена, словно подверглась нападению гигантского крота. Повсюду валялись куски расщепленных шпал, разорванные и скрученные в причудливые загогулины рельсы. Из гравия и песка торчали разнообразные железяки, неопознаваемые даже при внимательном рассмотрении. На одну из таких металлических штуковин и напоролся «форд», когда Матвеев в азарте попытался с ходу преодолеть насыпь, не надеясь уже найти переезд.
Машина бодренько вкатилась на подъем, Степан дожал педаль газа… И… – удар снизу – несильный, но волна по всему телу до макушки; скрежет металла о металл, «форд», напоследок жалобно скрипнув какой-то деталью, встал как вкопанный. Двигатель заглох, попытки завести его из кабины успехом не увенчались. Пришлось ставить машину на ручник и, переключив рычаг скоростей в нейтральное положение, лезть в багажник за кривым стартером.
«Ключ» не понадобился. Заглянув под днище со стороны капота, Матвеев грязно выругался: по-русски, вслух, длинно, давненько он так
