Кодекс Крови. Книга ХVII - М. Борзых

— Это не покаяние, — не сдавался Саптама. — Это предложение помощи в счёт всего, что ты для нас сделала.

— Благодарю, но твоя прошлая помощь чуть не стоила мне мира.

— Ты всегда учила нас смотреть на проблему рационально, и сама же отступила от своих постулатов, — покачал головой один из возвысившихся магов крови. — Ты видишь во мне лишь вред. Я же вижу в своих поступках благо. Кем я был? Саптама… седьмой. Мне хватило разумности понять, что твоя схема не сработает в том виде, в котором ты её внедряла. И тогда я решился помочь. Я стал предателем. Я ушел в лагерь в техносам, я изучал их и работал на них. Я сотворил множество открытий на стыке магии и технологий. Но дело не в этом, а в том, что я своими нетипичными действиями запустил совершенно иной механизм, протокол, вариант развития событий. Я стал тем камешком, который сейчас привёл к восстановлению мировой защиты, к обновлению населения мира, к новому витку развития. Старый виток изжил себя. Тебе следовало это признать, но ты не могла отказаться от собственного гениального плана. По сути, план вашей фракции — полная чушь! Появление некого творца, защитника для всех и вся — это утопия. Любящий отец балует дитя и делает его в конечном итоге нежизнеспособным. Я же выпорол этот мир плетью и заставил жить по-новому. Для выживания нужны строгость, рациональность и полное отсутствие сантиментов. Вы же до сих пор надеетесь, что прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте и бесплатно спасёт ваш балаган. Так вот он я, — Саптама указала на себя руками, — прилетел и предлагаю спасение.

— Пока предложений я не услышала, — ответ Матери Великой Крови был полон скучающего безразличия.

— Песочницу у тебя отберут со дня на день, несмотря на восстановление защиты мира. Но эта песочница — это мой родной мир. Я не хочу отдавать его под эксперименты и полную ломку. Каким бы жестоким отцом я не был, но угробить ребёнка, воспитывая его, я не стремлюсь. Поэтому моё предложение следующее: ты признаешь меня удачным результатом эксперимента. До ранга Высшего я уже практически дорос даже среди техносов. Что уж говорить про магиков… Это выиграет тебе время. Ещё десять тысяч лет или сто, в зависимости от результатов проверки сроднения с миром.

— Ты её не пройдёшь, — фыркнула Кровь. — Мир тебя не примет.

— Примет, если ты проведёшь. Я хочу вернуться домой.

Саптама уже внутренне праздновал победу. Если женщина начала возражать, значит она уже попалась на крючок.

— И что ты хочешь за свою помощь? — собственно, это был основной вопрос.

— Ничего! Я просто хочу домой. Я устал лизоблюдничать, устал подчиняться, устал быть тем, кем не являюсь. Я просто хочу увидеть родной мир, узнать, как смог повлиять на его развитие. А если проверка докажет сродность, то мне дадут ближайший малоразвитый мир для личных экспериментов. Я просто хочу уйти на покой и заниматься любимым делом. Техносы мне этого не дадут. Меня будут вновь и вновь бросать на амбразуры магических миров. А я не готов разрушать и их. Если ради своего мира можно было преступить через себя, чтобы дать ему пинок в развитии, то ради чужих… увольте.

— Твой контракт заканчивается скоро, — будто бы вслух размышляла Кровь, — ты можешь точно также подтвердить ранг Высшего, как технос, получить свой мир и жить там. Это гораздо рациональнее, чем снова метаться между фракциями. В чем истинная причина?

— Быть Высшим среди техносов и Высшим среди магиков — это две принципиальные разницы, — грустно улыбнулся Саптама. — У вас нет Творца, что позволяет вам свободно творить. У техносов Творец есть, и свободы творчества там не дождёшься. К сожалению, я понял это слишком поздно. А всю жизнь пробыть пылью у ног Творца, подчиняться ему, воплощать лишь его идеи, но не мои, я отказываюсь. Поэтому я предлагаю тебе сделку, я даю тебе Высшего, ты мне свободу творчества.

— С чего ты решил, что у меня некого предъявить на изъятии?

Кровь намеренно говорила с Саптамой насмешливо, будто с несмышлёным ребёнком. Опасным несмышлёным ребёнком, следовало признать.

— Мать… — Саптама запнулся, так и не решившись полностью назвать имя бывшей покровительницы, — я — один из лучших твоих учеников. Я представляю, сколько требовалось миру на создание заготовки под Высшего вроде нас. С момента восстановления защиты прошло слишком мало времени. Лекала под новую заготовку Высшего ещё не созданы Вселенной. У тебя не осталось времени. Я абсолютно уверен, ибо знаю, что последняя твоя заготовка глупо сдохла что-то около пятисот-шестисот лет назад.

— Ты постарался?

— Вот здесь мои руки чисты! — Саптама шутливо показал руки по локоть и вновь не соврал.

Техносы действительно были здесь ни при чем. Тот самоубился без посторонней помощи о местных псевдобожков.

— Я не настаиваю на ответе сейчас. Подумай. Моё предложение рационально и взаимовыгодно. Тебе нужно время и возможность сохранить свою песочницу, мне нужно отсутствие постоянного контроля свобода творчества. Ну и мир свой родной хочу иметь возможность навещать.

— Я подумаю, — не стала сразу отказываться Высшая от предложения бывшего последователя и одного из лучших учеников. Мать Великая Кровь уже знала, что ему ответит, но само предложение заинтриговало. Следовало навести справки о ситуации у техносов, изучить двойное, а то и тройное дно предложения.

* * *

Лаборатория Саптамы

Стены из матового стекла, пронизанные голубоватым светом биолюминесцентных панелей, отражали мерцание сотен пробирок, колб и капсул с бурлящими внутри субстанциями. Воздух был насыщен запахом озона и металла, смешанного с терпким ароматом алхимических реагентов. В центре помещения, на столе из черного полированного камня, пульсировали четыре сферы — каждая с заключенной внутри формой жизни, медленно эволюционирующей под пристальным наблюдением.

Саптама вошел, сбросив с плеч алую мантию, призрак его давнего прошлого. Ткань, тяжелая и прохладная, скользнула по его пальцам, словно живая. Он аккуратно расправил складки, уложив ее на софу, заваленную свитками, голографическими планшетами и обрывками чертежей.

— Маскарадный костюм должен быть в порядке, — хмыкнул он, проводя ладонью по ткани.

Его голос звучал устало, но в глубине карих глаз тлел холодный, расчетливый огонь. Он повернулся к столу, где в прозрачных сферах клубились туманные субстанции — четыре кандидата на финал его эксперимента. Один пульсировал кроваво-красным, другой переливался, как ртуть, третий дышал черными спиралями, а четвертый… Четвертый был почти невидим, лишь изредка выдавая себя дрожью пространства вокруг.

Саптама склонился над ними, его тень, искаженная светом биореакторов,