Сирийский рубеж 2 - Михаил Дорин
Что и требовалось доказать! Ждал я, когда выплывет наружу истинная причина всех этих обнимашек, рукопожатий и милых улыбок.
— Виноват, товарищ генерал армии, но я не закончил работу здесь. Точнее, ещё и не начинал работать по основному направлению.
— Ничего. Другие за тебя поработают. А ты домой, — махнул рукой Чагаев и вновь попытался налить мне благородного напитка.
— Товарищ командующий, домой убывать мне рано. Тем более без приказа об отмене основной задачи…
Генерал начал уже сердиться. Он выдохнул так громко, будто стравил давление в тормозах.
— Значит, будет приказ. Скоро. Задним числом. Поменяют состав этой… вашей группы «Конус». Ты летишь домой, и тебя там не только награда в Кремле ждёт.
Знаю на кого он намекает. Ох и не собирается сдаваться мой несостоявшийся тестюшка!
— Мы с вами уже говорили по поводу Кристины. Я своего решения не меняю.
— Поменяешь. А от работы в группе «Конус» тебя отстранят. Найдём причину, уж поверь мне.
Ну уж нет! Хочет меня отстранять — пускай. Только даже у генерала армии Чагаева нет таких полномочий. Состав нашей боевой группы согласован на уровне министра обороны. И никто задачу с личного состава «Конуса» ещё не снимал. Пока только отложили.
— Приказа о моём отстранении или замене в группе «Конус» не было. Я остаюсь.
Чагаев выругался, вспомнив «какого-то кота», «траву на букву Х» и «арктического зверька». Коньяк он закупорил и убрал в стол.
— Поедешь. Как миленький поедешь. А если нет, не видать тебе звёзды. Ни одной награды ты у меня здесь не получишь. В конце концов, это твоя работа — выполнять боевые задачи на вертолётах. А награды прерогатива командования, — упёрся кулаками в стол генерал.
Судя по всему, разговор пора заканчивать.
— Разрешите идти, товарищ генерал армии? — вытянулся я в струнку.
Чагаев надул щёки и разгладил усы.
— Я последний раз предлагаю. Мне надоело, что моя дочь каждый день говорит только о Саше Клюковкине. Ещё и жена мозги делает. Что в тебе такого, чего нет в других?! — ударил генерал кулаком по столу.
Мда, ну и ситуация. Может и правда генерала достали дома. Тогда не просто так он свалил в столь дальнюю и длительную командировку. Надо мужику помочь.
— Василий Трофимович, а вы недалеко «Арарат» убрали? — спросил я.
— Нет, а что? — спросил генерал и тут же достал бутылку из стола.
Чагаев расстегнул куртку комбинезона, выставил две рюмки и показал мне сесть напротив него.
Тут разговор и пошёл уже более расслаблено. Выговорился генерал по полной.
Говорил и обо мне, и о Кристине, и как его радикулит замучил. Пару злобных эпитетов досталось и сирийцам.
— Чуть не угробили, засранцы. И вертолёт новый из-за них потеряли. Что это за армия, Саша?! — спросил у меня Чагаев, закуривая сигарету.
— Просто нужно понять, кто сейчас может ей управлять. Это ведь гражданская война. Многие генералы могли присоединиться к мятежникам…
Я готов был продолжить мысль, но зазвонил телефон.
— Чагаев. Что значит только пришвартовался в Тартусе? Как не успеваете?! Я сказал к вечеру перевезти в Хмеймим, а не завтра. Да хоть на верблюдах вези! Всё! У меня совещание, не отвлекай больше по ерунде.
Василий Трофимович с грохотом повесил трубку и сказал мне продолжать.
Через час мы закончили общаться, пожав друг другу руки. Бутылку прикончили до конца, но теперь до завтра я однозначно останусь на земле.
— Вух! Вот жалко, что вы так с Кристинкой. Но… я тебя понимаю. Так, что свободен. Больше мы с тобой к этой теме не вернёмся.
— Так точно, товарищ командующий.
Чагаев указал мне рукой в направлении выхода, и я вышел из его палатки.
Слегка отдохнув в нашем спальном палаточном расположении, я направился к Тобольскому. Он только что вернулся с задачи по перевозке грузов и разъяснял ошибки лётчику-штурману около вертолёта.
Комэска активно жестикулировал и показывал в своём наколенном планшете записи. Похоже, что с навигацией не справился молодой правак.
— Вот этим думают! А ты, Могилкин, этим только ешь, — указал он на голову лётчику-штурману.
— Товарищ командир, ну я всё правильно рассчитал. Кто ж знал, что ветер поменяется. Я об этом и не подумал даже.
Олег Игоревич поставил руки в боки, но успокаиваться не собирался.
— Думать меньше надо, Могилкин, а соображать больше. Кругом, шагом марш! И чтоб я тебя сегодня ночью в обнимку с картой видел во время сна.
Удивляюсь, насколько мы с Тобольским похожи. Что в отношении к делу, что в манере говорить. Наверное, со стороны тоже всем наше сходство очевидно.
Молодой парень ушёл в сторону умывальника, утирая лицо рукавом. Тобольский же снял шлем и убрал его в чехол.
Я подошёл к нему, когда Олег Игоревич закончил расписываться в журнале подготовки вертолёта.
— Саныч, ты где бродил весь день?! Мне сказали, что тебя уже чуть ли не домой отправляют. Чем так…, а что за хороший, благородный запах праздника от тебя?
— Командир, тут без сто грамм не рассказать.
— А ты попробуй, — посмеялся Тобольский.
Поведал я ему о разговоре с Чагаевым. От командира секретов быть не может. Олег Игоревич покачал головой и пошёл со мной в сторону умывальника.
— Знаешь, а хорошо что вся ситуация закончилась вот так. По-мужски и за столом. Только вот очередной награды у тебя не будет, верно?
— Не за награды и рубли служим, а чтоб страну великой звали. По нашей основной работе известий нет?
— Глухо, Саныч. Что-то не идёт там у промышленности. Всё упёрлось в этот самолёт.
Мне прям очень интересно, что придумали в наших конструкторских бюро.
— А что за аппарат? — спросил я.
— Говорят какой-то крайне интересный самолёт. Причём здесь мы и наши вертолёты, непонятно.
У меня же начинает складываться картинка другая. Чагаев явно не «чаю попить» летал в расположение сирийских войск. Это была своего рода рекогносцировка.
Если всё так плохо на фронте гражданской войны, зачем вообще нужно тащить в Сирию экспериментальные самолёты и вертолёты.
Прошло несколько дней относительной тишины. За потерю Ми-28 «отписывались» чуть ли не всем смешанным полком. Кто только не прилетал в Хмеймим, чтобы спросить «а что произошло», «а почему не ушли на аэродром», «а почему не полетели другим маршрутом».
Как нам сказал начальник строевого отдела,