Четвертое уравнение - Александр Леонидович Пономарёв

Крапленый в лаборатории будущего вздрогнул и посмотрел на профессора умоляющим взглядом. Он открыл рот, как будто хотел что-то сказать, но исчез, так и не произнеся ни звука. Перед тем, как Крапленый испарился, словно выпитый лучами солнца туман, профессор заметил черную точку на переносице Хранителя и сделал правильный вывод:

– Его смерть на моей совести.

– Вы не виноваты профессор, это случайность, – попытался ободрить его ассистент.

– Случайны лишь те события, причины которых не ясны. Здесь же все на поверхности. Я вернул к жизни чудовище и наделил его властью над временем. Он скоро появится здесь, и не один, а с изоргами. В прошлый раз я смог их заманить в ловушку. Сейчас же не уверен, что у меня получится так легко с ними справиться.

– Не волнуйтесь, профессор. Зря, что ли, Эврибади машины мастерил? Против них никто не устоит. – Комон подмигнул брату: – Правильно говорю, братишка?

– А то, – довольно прогудел Эврибади.

– Мне бы вашу уверенность. – Шаров потрогал шрам на лбу и невесело усмехнулся.

Глава 13. Верное решение

Запах крови будоражил изоргов. Он сводил с ума, заставлял переминаться с ноги на ногу, ударяя при этом ладонями по полу, рычать, клацать зубами, шумно, по-лошадиному, фыркать и мотать головой. Жестокие опыты и эксперименты с геномом вытравили из них последние крупицы человеческого сознания. Это отразилось на внешности изоргов. Физиономии огрубели и стали больше напоминать звериные морды, а не лица.

Поведение тоже изменилось. Утратив способность говорить и ходить на двух ногах, они теперь передвигались и вели себя, как животные. Вот и сейчас измененные больше всего на свете хотели отведать свежей плоти. Страх ослушаться хозяина пока удерживал их на месте, но с каждой минутой контроль над собой давался им все труднее.

Богомолов на ментальном уровне ощущал эмоциональный настрой подопечных. Он слышал их мысли, как свои собственные, и понимал, что долго не удержит тварей в подчинении, если не даст им утолить первобытные инстинкты. Он величаво махнул рукой – и в тот же миг измененные набросились на Хранителей. К тому времени Скиталец и Лекарь отправились следом за Крапленым в чертоги Темного Сталкера, так что изоргам на растерзание достались мертвые тела, но они и этому были рады.

Лаборатория наполнилась непривычными звуками, словно стая волков делила добычу после удачной охоты. Богомолов отвернулся, чтобы не видеть дерущихся за лучшие куски изоргов, и подошел к профессору. Тот по-прежнему лежал на консоли без сознания. Богомолов скинул Шарова на пол, присел и похлопал его по щекам.

Олег Иванович очнулся от увесистых оплеух, открыл глаза и вздрогнул: как будто в зеркало на себя посмотрел. Двойник растянул губы в похожей на звериный оскал улыбке.

– Путаная штука жизнь: дров наломаешь, а потом не знаешь, как от проблем избавиться.

– Ты кто?

– Неужели не догадался? – Шаров помотал головой. Брови двойника удивленно изогнулись: – Странно, я думал, ты сразу поймешь. Ладно, так и быть, дам подсказку. Я тот, от кого ты хотел избавиться.

– Богомолов?! – Олег Иванович приподнялся на локтях, глаза круглые, рот приоткрыт. – Но как?! Почему?! Я видел, как ты исчез из трансмиттера. Ты должен гореть сейчас в огне ядерного пожара, а не быть здесь в теле моего двойника.

– А-а-а, так вот как ты хотел со мной расправиться. Жестоко. Наверное, я дам тебе возможность сдохнуть той же смертью, что ты выбрал для меня, или придумаю нечто другое, менее экзотическое. Я пока не решил. А может, вообще не убью. Подчиню своей воле, и ты станешь моей марионеткой. Будешь работать на меня и делать все, что я прикажу.

Профессор прекрасно понимал, что Богомолов легко может так сделать, ведь как-то он завладел его телом, но отказывался принимать подобный ход событий. Он плотно поджал губы, сузил глаза и сердито процедил сквозь зубы:

– Не дождешься.

– На твоем месте я бы не был так категоричен. Посмотри на меня. Другой ты тоже так говорил, и что из этого вышло? Ах да, ты же до сих пор не в курсе. Хочешь знать, кто меня вытащил из устроенной тобою ловушки? – Профессор кивнул. В глазах его двойника появился торжествующий блеск, уголки губ полезли в стороны и вверх. Богомолов как будто предвкушал предстоящий эффект от своих слов и до последнего оттягивал решающий момент. Наконец, он набрал воздуха в грудь и выпалил: – ТЫ!

Олег Иванович замотал головой, повторяя, как заезженная пластинка:

– Нет… нет… нет…

– Да… да… да… – кивал Богомолов, и его улыбка ширилась по мере того, как лицо профессора бледнело и вытягивалось в длину, а глаза покрывались матовой пленкой ужаса.

Цепляясь за последние проблески надежды, Шаров отчаянно выкрикнул:

– Ты лжешь! Я не мог этого сделать! Ты специально так говоришь, хочешь позлить меня!

Богомолов поморщился, будто увидел усеянный опарышами облезлый крысиный трупик.

– Пф-ф-фу! А смысл? Что мне с твоей злости? Наоборот, я в долгу перед тобой. Ты не только спас меня от верной гибели, но и, сам того не подозревая, подарил возможность путешествовать во времени. Я всем обязан тебе и поэтому, в качестве благодарности, говорю правду, только правду и ничего, кроме правды. – Он постучал указательным пальцем по профессорской груди: – Ты всему виной, пора это понять и признать как данность. Но у меня есть для тебя и хорошая новость. – Богомолов положил ладонь на лоб Олега Ивановича: – Я подарю тебе забвение.

Профессор увидел, как зрачки его копии расширились, хотел отвести взгляд, чтобы не видеть эти черные бездонные колодцы, но внезапно почувствовал себя совершенно беспомощным. Тело отказалось повиноваться. Он не мог пошевелить даже крохотным мускулом, не говоря уж о том, чтобы прикрыть веки, хоть и старался изо всех сил. Лицо побагровело от натуги, вены на лбу и на шее вздулись и стали похожи на ползущих под кожей синих червей. Челюсти сжались до зубовного скрежета. Из уголков глаз проступили кровавые слезы и, оставляя красные извилистые дорожки, покатились по щекам.

Олег Иванович боролся изо всех сил, но, несмотря на поистине титанические усилия противостоять чужому влиянию, его затягивала в себя притаившаяся в глазах двойника бездна. Он чувствовал, что растворяется в ней, становится одним целым с инфернальной пустотой. Но не это было самое страшное. Весь ужас ситуации заключался в постепенном понимании того, что он начинает получать удовольствие от подчинения своего разума более сильной, а следовательно, более развитой воле. Сознание профессора сливалось в одно целое с другим сознанием, и