Двуглавый. Книга вторая - Михаил Иванович Казьмин
— Вот, Виктор Михайлович, почитайте, — выслушав тёзкин доклад об улучшении состояния Воронкова, Денневитц с усмешкой пододвинул по столу несколько листов бумаги. — Наконец-то получил, а то уже подумал, совсем ротмистр Чадский мышей не ловит.
Так, значит секретчики узнали-таки о нас с Эммой. Что ж, почитаем…
Почитали. Пришлось признать, что хоть наблюдение за сотрудниками института в секретном отделении поставлено не шибко хорошо, начальник их в своём деле явно не новичок и уж всяко не дурак. Чадский не просто ставил Денневитца в известность о любовной связи внетабельного канцеляриста Елисеева с исполняющей исправительные работы госпожой Кошельной, он приводил и доказательства — установленное путём негласного наблюдения регулярное и длительное пребывание названного Елисеева в кабинете госпожи Кошельной с закрытием кабинета на ключ и следы телесной близости, обнаруженные в ходе обыска, проведённого до вечерней приборки в комнате отдыха. Ротмистр в осторожных выражениях высказывал озабоченность таковой связью в свете обеспечения секретности деятельности института и запрашивал у Денневитца санкцию на установку в комнате отдыха госпожи Кошельной прослушивающего устройства. М-да…
— Вы же помните, Виктор Михайлович, наш уговор относительно своевременного поставления меня в известность о словах и действиях Эммы Витольдовны в случае, если они нарушат установленные для неё условия или хотя бы смогут привести к таковому нарушению? — спросил Денневитц.
— Помню, Карл Фёдорович, — подтвердил тёзка. Карл Фёдорович, конечно, слегка слукавил, назвав своё распоряжение договором, но поправлять начальство в таком вопросе ищите дураков в другом месте.
— Вот и хорошо, — кивнул Денневитц. — Стало быть, обойдётся ротмистр без прослушивания. Вы когда следующий сеанс с Дмитрием Антоновичем проводите?
— Эмма Витольдовна считает, что это необходимо сделать послезавтра, — доложил тёзка. — Нужно дать организму пациента привыкнуть к уже наступившим положительным изменениям, прежде чем вновь улучшить его состояние. Я полностью с ней согласен.
— Что же, вам, надо полагать, виднее, — надворный советник принял новость к сведению и на том отпустил подчинённого отдохнуть и пообедать.
Что Денневитц фактически обещал тёзке отсутствие прослушки у Эммы, это, безусловно, хорошо. Пока что все обещания Карл Фёдорович выполнял, и у нас с тёзкой имелись основания полагать, что и в этот раз слово своё он сдержит. Другое дело, что поводом расслабиться порядочность тёзкиного начальника вовсе не являлась — ротмистр Чадский может ведь и нездоровую инициативу проявить. Мы с дворянином Елисеевым так пока и не смогли понять, что он за человек, общение с ним ограничивалось исключительно служебными вопросами, да и те по большей части относились к текущим делам. Поэтому и самим нам не стоит пренебрегать разумной осмотрительностью, и Эмму расхолаживать в этом смысле тоже. Чёрт, вот тоже проблема выросла… Вот где нам с Эммой теперь общаться? Или так и будем на ушко перешёптываться? И ведь самое тут поганое — это полное незнание, то ли Чадский дисциплинированно оставит свою идею о прослушке, то ли нет. Да, в вопросах взаимодействия Михайловского института с чинами дворцовой полиции секретное отделение упомянутого института той самой дворцовой полиции и подчиняется, да и межведомственная борьба, как я уже не раз убеждался, тут не столь сильна, но кто ж его знает? Главного правила здорового оптимизма — надеяться на лучшее и быть готовым к худшему — никто же не отменял.
…После обеда тёзке пришлось поучаствовать в разборе тех самых бумаг, из-за которых Воронков пребывал сейчас в госпитале. Работа не сказать, чтобы очень уж увлекательная, но необходимая, так что тёзка старался. Впрочем, уже довольно скоро дворянин Елисеев вошёл во вкус, настолько интересной и поучительной оказалась открывшая в ходе работы методика поиска и сбора Бакванским компрометирующих сведений. Первоначальными источниками были либо разговоры в московских салонах, либо беседы за карточным столом, либо даже газетные заметки. Затем Аркадий Кириллович запускал процедуру проверки, обычно находя для этого пути подхода к знающим людям, после чего делал краткие записи с изложением сути неблаговидных поступков тех или иных людей, имеющих влияние и вес в разных областях жизни, и укзанием источников, где можно получить подтверждение этих сведений. Каталог Бакванский держал в шифрованном виде, но пока тёзка с Эммой ездили в госпиталь к Воронкову, ключ к шифру, как оказалось, не особо и сложному, Аркадий Ильич выдал Денневитцу. Торговец компроматом сейчас, как это называют в моём мире, активно сотрудничал со следствием, зарабатывая себе смягчение участи, и представлял сейчас прямо-таки образец законопослушности. Эх, раньше бы он так…
Карл Фёдорович, кстати, считал, что если даже не удастся установить личность молчаливого нанимателя по отпечаткам пальцев, его заказчика можно вычислить путём анализа собрания Бакванского, и даже пытался подбирать кандидатов на это незавидное место, но пока что не особо в том преуспел. Ну да ладно, опознают нанимателя по пальчикам или нет, но и с разбором коллекции Бакванского ещё не закончено, так что рано или поздно у Денневитца критическая масса информации наберётся, и до чего-то полезного надворный советник обязательно додумается или хотя бы докопается.
Утро следующего дня началось с продолжения копания в бумагах Бакванского, но уже очень скоро его пришлось прервать в пользу более интересного дела — пришёл ответ на запрос Денневитца, и личность так и не проявлявшего желания говорить нанимателя одесских налётчиков оказалась установленной. В одиночной камере в подвале Комендантской башни сидел, как выяснилось, штабс-капитан Тригорский Павел Петрович. Числился он по Пятнадцатому Сибирскому стрелковому полку, службу проходил, состоя адъюнктом [1] при Павловской военной академии, и в настоящее время находился в отпуске. Денневитц тут же уединился у себя в кабинете, чтобы совершить несколько телефонных звонков. Не знаю уж, кто и что ему по телефону говорил, но доставить уже не безымянного арестованного надворный советник приказал, находясь явно в хорошем настроении.
— Итак, господин Тригорский, я правильно понимаю, вы действовали по приказу генерал-майора Гартенцверга? — поинтересовался Денневитц, едва арестант уселся напротив с видом «ничего никому не скажу».
— Я действовал в интересах его превосходительства, — следует отдать Тригорскому должное, в руки он взял себя сразу же, — но не по его приказанию.
Ясное дело, говорил штабс-капитан неправду, о чём тёзка и просигналил Денневитцу.
— Не надо думать, что мы в это поверим, — укоризненно сказал Денневитц. — Чем именно собирались шантажировать генерала, мы уже знаем, и это само по себе станет основанием для серьёзного разбирательства, тем более, послав вас устроить налёт на квартиру Бакванского, он тем самым эти обвинения только подтвердил. Так что помочь его превосходительству вы
