Тень - Роман Феликсович Путилов
— Кем⁈ — девушка, не сдержавшись, прыснула: — Каким депутатом?
— Ну, районным я не вижу смысла становиться, а вот городским — почему бы и нет?
— Громов, если ты так шутишь…
— Я совсем не смеюсь…- я вырвал из руки Иры подушку, которой она хотела огреть меня по голове, после чего, после ожесточенной борьбы, подмял подругу под себя.
— Я сейчас очень и очень серьезен. Осенью выборы, надо не терять времени, попробовать протолкнуть тебя в городские депутаты. От партии власти я не потяну, слишком дорого, а вот от коммунистов или жириновцев, к примеру, можно попробовать…
— Да ну тебя…- Ира напряглась и скинув меня с себя, скатилась с постели и стала торопливо одеваться, всем своим видом показывая, что она обиделась, пришлось мне ловить ее за…талию и силой усаживать на колени.
— Я не понял…- я пытался заглянуть доктору в глаза, она же отбивалась и отворачивалась, пытаясь вырваться: — Что тебе не понравилось? Я тебе вполне реальный план рисую, а ты даже на минуточку остановиться и подумать не хочешь!
— Громов, шутка, сказанная второй раз подряд, уже не смешная! — Ира перестала вырываться, и развернулась ко мне лицом.
— Да какая шутка? — теперь возмутился я: — Знаешь, сколько такая шутка будет нам стоить? Поверь, ты таких денег в руках просто никогда не держала…
— Тогда зачем это нам надо? Тем более, что я в политике ничего не понимаю.
— Это надо, прежде всего, тебе, чтобы вырваться из этого круга безденежья. Во-вторых, ты же хотела помогать людям? У тебя появиться гораздо больше возможностей для этого, чем у рядового врача «скорой помощи». Ты молодая, красивая, работаешь в службе, которую люди уважают. Я считаю, что у тебя шансы избраться есть, во всяком случае, лучше попробовать, вдруг у тебя получится. И, кстати, никто не мешает тебе продолжать спасать людей, работать в «скорой», раз ты этого так хочешь. Только отношение к тебе будет уже другое. И в первую очередь, среди начальства. Ты сможешь улучшить условия работы своих коллег, и от тебя уже не отмахнуться, как от девочки с металлическим чемоданом. Нет, тебя внимательно выслушают и обязательно ответят, причем вежливо и убедительно, а то ведь ты можешь депутатский запрос направить, или на сессии, перед городскими властями и журналистами, вопрос поднять, вынести так сказать, на обсуждение.
Ирина вздрогнула, как будто вынырнула из тумана, который окутывал ее вместе с моим голосом, видимо, уже представляла какой-то важный разговор с врачом станции «скорой помощи», а может быть, с кем-то и повыше рангом.
— Ты дурак…- меня демонстративно не стукнули, а погладили по груди, после чего Ира вырвалась из моих объятий, подошла к зеркалу и крутанулась перед ним, разглядывая свое отражение.
— Я подумаю. — «многозначительным» голосом сказала девушка, после чего пошла к плите, готовить варева гуляющим во дворе псам, которые уже пару раз заглядывали в окно, напоминая о наличии на нашем иждивении двух голодных существ.
В течение вечера я несколько раз ловил на себе внимательные взгляды подруги — мне кажется, что она почти согласилась.
Территория Завода. Здание заводоуправления.
— Доброго дня вам. — я заступил дорогу начальнику отдела капитального строительства, что в толпе прочих начальников и командиров производств выходили из кабинета генерального директора.
— Здрасьте…- буркнул наш главный строитель, попытался меня обойти, но уперся в меня же.
— Искал вас вчера после обеда, очень сильно искал…- я сместился еще правее, пресекая новую попытку меня обойти.
— Я на объекте был. — преувеличенно громко, очевидно, пытаясь привлечь внимание, выкрикнул мне в лицо главный строитель: — Мы, видите ли, работаем, а не…
Присутствующие в приемной начальники и руководители начали тормозить, недобро поглядывая в мою сторону. Я не спорю, особых симпатий среди руководства среднего звена я не вызывал — занимаюсь чёрт знает, чем, а в фаворе у генерального, плюс к этому некое пренебрежение со стороны представителей «линейных» цехов к всяким бухгалтериям и прочим подсобным отделам. Мы, мол, своим трудом и горбом, деньги зарабатываем, а вы их только проедаете. Да и ко мне лично претензий было предостаточно — трясу какими-то кодексами, изъясняюсь на непонятном, «птичьем» языке, различаю «подряд» и «услугу», да и вообще, конченный, подозрительный тип.
— А на каком объекте вы вчера изволили пребывать? — улыбнулся я: — Хотя это не мое дело. А вот относительно прораба каменщиков я хотел бы с вами поговорить. Вы не знаете, где он сейчас реально обитает? Просто человек получил зарплату на всю бригаду и исчез, на работу несколько дней не выходит. Мы волнуемся, не случилось ли чего нехорошего. Это же вы его на работу рекомендовали?
— Я никого не рекомендовал! Мне сказали, что есть такой человек, я с ним поговорил и отвел к директору, тот его и принимал на работу. Я к этому человеку никакого отношения не имею. А сейчас, если у вас больше нет ко мне вопросов, я пойду. — довольный своим спичем строитель засеменил к выходу.
Мстя от главного строителя ждала меня у входа в кабинет юридического бюро. Десяток рабочих в пыльных спецовках стояли что-то оживленно горланили у двери, держа в руках какие-то бумаги.
Первой моей мыслью было укрыться в кабинете моего соседа — профсоюзного босса, Кости Герлингера, сделав вид, что я не я и лошадь не моя, попив чаю до обеда, к каковому непрошенные гости разбегутся, но меня уже заметили.
— Это вы председатель жилищной комиссии? — десяток голов повернулись в мою сторону.
— Нет, это не я! — почти радостно ответил я, показывая рукой на дверь кабинета, в котором только что хотел укрыться — формально, председателем жилищной комиссии был, уже упомянутый, Константин Генрихович Герлингер, который выдавал ордера и подписывал решения жилищной комиссии, а как Сталин при Бухарине, только подготавливал бумаги. Ну вы поняли, я был просто секретарем. За дверью как раз раздавался голос Кости, который обсуждал со своим замом результаты какого-то футбольного матча.
Я только успел прижаться к стене, когда толпа работяг, оглушительно грохоча тяжелыми ботинками- «говнодавами», пронеслась мимо меня к заветной двери профкома.
Смыться я не успел — через две минуты дверь моего кабинета рывком распахнулась, на пороге замер мой приятель Костя Герлингер, из-за широких плеч которого выглядывал десяток разгневанных лиц давешних пролетариев.
— Паша, ты
