Князь мертвецов - Илона Волынская

Даже в полумраке видно было, как расширились глаза Ингвара.

– Вы не подумайте, смерти я не боюсь! – Недоставало еще, чтоб его заподозрили в трусости! – А вот… Стать не-мертвым…– Митя обнял колени, чувствуя, как уже сейчас его потряхивает от потустороннего холода.

– Погодите… Погодите… – Ингвар, наоборот, резко подался вперед и уставился в темноту комнаты, будто видел там что-то недоступное другим. – Если этот ваш Кощей в самом деле был… а не только в сказках… высшей нежитью… с иглами в яйцах на деревьях…

Митя шокированно воззрился на Ингвара, но тот даже не заметил этого взгляда.

– Откуда же тогда взялись Моранычи? – выкрикнул он.

– Тихххо! – шикнул Митя, запечатывая Ингвару ладонью рот. – А то от ваших криков тут отец… откуда ни возьмется. А может, даже тетушка с Ниночкой!

Ингвар втянул голову в плечи и покосился на дверь. Они еще посидели, настороженно прислушиваясь, но за дверью Митиной спальни было тихо. Ингвар дернулся, освобождаясь от Митиной ладони.

– У меня сегодня, конечно, день потрясений – древние мифы оживают! – начал он.

– Я не древний миф! – обиделся Митя.

– Но даже в древних мифах живой мертвец не может заводить детей! – не позволил перебить себя Ингвар.

– Это вы… к чему? – переспросил Митя и даже сам почувствовал, что вопрос его прозвучал как-то… туповато.

– К тому, что ежели сказочный Кощей и вправду был личем, он не мог быть родоначальником Кровных Моранычей! А если он был первым Моранычем, то не мог быть личем!

– А… как же? – глупо пробормотал Митя.

Чтоб тебя те самые личи поели, колбаса германская! Очевидная же, общеизвестная вещь: Кощей Моранович, прозванный Бессмертным, был личем. И другая очевидная вещь: от первого, Истинного, Мораныча пошли все Кровные роды Моранычей в империи. А теперь как?

– А я знаю? – возмутился Ингвар. – Это ж ваши сказки! Вы, господа Кровные, как безграмотные крестьяне: те в ведьм верят, а вы – что от мертвеца могут дети народиться!

– Ну так ведьмы существуют… – рассеянно отозвался Митя.

Ингвар захохотал: совершенно плебейски, дергаясь всем телом и всхрюкивая, потому что зажимал себе ладонями рот, чтоб хохот не услышали за пределами комнаты.

– Какой вы все-таки смешной, Митя! – наконец протянул он, мотая головой, как лошадь. – Свееетский лев… петербуржец… а такой легковерный! Ведьмы… существуют… ооох, не могу!

– А хотите пари, Ингвар? – вкрадчиво предложил Митя. Треклятый германец парой слов перевернул его представления о мире… будет только справедливым отплатить ему тем же! – Я вам докажу, что ведьмы существуют, а вы… Почините автоматоны! И мой, и Зиночкин!

Ингвар посмотрел на Митю снисходительно и даже сверху вниз:

– Я починил ваш автоматон, Митя. И Зиночкин тоже.

– То есть… как?

– А так! Вы сделали то, чего я от вас никак не ожидал: защитили невиновных оборотней, которых даже я обвинял, и спасли девушек в гимназии. Я решил, что сделаю то, чего не ждете вы. У вас же завтра… – Ингвар покосился на темноту за окном и уточнил: – Почитай, уже нынче… именины, верно?

– На Димитрия Ростовского[25], я же говорил… – начал Митя. Хотя нет, он это альву говорил… И зачем-то пустился в объяснения: – Родился-то я тремя днями позже, тридцать первого октября, но там в святках Косма с Дамианом, вот родители и выбрали. А то мучился бы, как тот призрак петербургского чиновника у Гоголя, что шинели сдергивал[26]… Мне же сие неприлично: и как сыну Кровной княжны… и как сыну полицейского… – и он наконец выпалил: – Почему вы раньше не сказали?

– Ждал, пока вы меня попросите. Просто попросить, Митя… Неплохо бы вам этому научиться вместо того, чтоб заключать глупейшие пари! Но… избавить вас от невыносимой самоуверенности будет благим деянием. – Германец почти брезгливо протянул Мите руку. – Покажите мне вашу ведьму, и я докажу, что все ее фокусы… не больше, чем фокусы! Мошенничество и ловкость рук. А вы… – Он на мгновение задумался, и тут же его губы скривила улыбка. – Вы скажете правду! Что… вы все выдумали и никакой не Истинный Князь!

– Так правду или что не Истинный? – принимая протянутую ему руку, поинтересовался Митя.

– Вот вы… – Ингвар отшвырнул его ладонь. – Так и норовите весь мой мир перевернуть… Но с ведьмой у вас не выйдет, слышите!

– Слышу, слышу… Для вас я другое условие придумаю, раз автоматон вы уже починили. – Ингвар уставился на него укоризненно, а Митя растянул губы в издевательской улыбке. – Идите спать, Ингвар, следующей ночью не придется.

Ингвар резко поднялся и, зажав трость под мышкой, направился к двери:

– Вот всегда я знал, что спорят только дураки и мерзавцы. Мерзавцы – знают, а потому спорят, а дураки – не знают, но все равно спорят. Не думал, что примерю на себя роль мерзавца!

– Ингвар… – негромко окликнул его Митя.

Ингвар обернулся, и по прерывистому вдоху и вновь залившей лицо германца бледности Митя понял, что Истинная сущность снова выглянула наружу, превращая лицо – в череп, а глаза – в тускло светящиеся провалы.

– На будущее запомните: роль мерзавца я всегда оставляю за собой.

Глава 26

Прогулка по еврейскому кварталу

Дзонг-дзонг-дзонг! Стальные копыта автоматона цокали по брусчатке мостовой. Наново отполированные Ингваром бока пароконя сверкали в лучах заходящего солнца. Сам Митя в перелицованном старым портным сюртуке с кожаными вставками, отлично гармонирующим с автоматонным шлемом и очками-гоглами, гордо покачивался в седле. Белоснежные манжеты сорочки почти-от-Калина-немного-от-Генри-и-еще-чуть-чуть-от-старого-Якова-Альшванга прятались под раструбами автоматонных перчаток, и он чувствовал наконец, как устремляются ему вслед взгляды прохожих: то одобрительные, иногда даже восторженные, а то откровенно завистливые. В этих взглядах можно было купаться, ими можно было откровенно наслаждаться – особенно почти-ненавистью, с которой на него глазели сперва парочка молодых улан, а потом и компания гимназистов на углу. Но наслаждаться не получалось.

За завтраком Митя сидел вдвоем с Ингваром. Ни отец, ни тетушка к столу не вышли, а вбежавшая в столовую Ниночка была немедленно отловлена и уведена примчавшейся следом Маняшей. Девочка пару раз оглянулась на накрытый стол с такой тоской, что Ингвар немедленно застыдился и уткнулся взглядом в тарелку. Митя с невозмутимым видом принялся намазывать еще горячую, только из печи, булку ледяным маслом.

– И как в вас еда-то лезет? – Ингвар нервно оглядел ряд пустых стульев.

– Мне мертвяки аппетит не отбили, а прекратить есть от тетушкиной… излишней живости было бы и вовсе глупо, – принимаясь за чай, парировал Митя.

Дальше они трапезничали в полном молчании и так же в молчании разошлись по комнатам. К чаю отец еще не вернулся со службы. В доме повисла настороженная, хрупкая тишина, лишь чувствовалось едва слышное живое дыхание за каждой дверью, будто обитатели комнат то ли прятались, то ли наоборот – сидели в засаде. Прислуга и та сновала по лестницам бесшумно, и стук от ручки полового ведра в руках Маняши прокатился по дому будоражащим звоном.

Вот на этом звоне Митя и решил, что с него довольно: оделся со всей возможной тщательностью в старые-новые вещи и, невольно ступая на носки, чтоб не нарушить затаенную тишину, спустился по черной лестнице. Вывел пароконя из конюшни – после Ингваровой заботы его вороненый двигался плавно, а пыхтел весьма деликатно. И выехал в город.

«Если так рассудить, то ссора вышла весьма своевременно. Может, моего отсутствия даже и не заметят. А заметят, так пусть думают, что это у меня манера такая – при любом нервном потрясении из дому сбегать. Тонкость чувств, то-се…»

Митя попытался порадоваться столь удачному случаю, но радоваться не получалось, а огорчаться Митя себе запретил. Он всегда знал, что значит для отца мало или даже вовсе ничего. А стоило понадеяться, что это не так, как надежда