Барон Семитьер: Мясорубка - Эл Полефф

— Это ведьма, месье. Людоедка. Ее отпустили жандармы. Ну а мы…

Господин криво ухмыльнулся:

— Ну а вы, — он передразнил тон извозчика, — видимо решили взять правосудие в свои похотливые ручонки. Пощупать, так сказать, Фемиду за разные места… Стало быть, эта юная особа и есть людоедка? Плохи нынче дела у каннибалов, коль у них такие худые дети. Лютен?

Около мужчины, как черт из табакерки, появился низкорослый человечек, чью голову венчала рыжая копна волос. Он был одет в щегольской камзол — красный с черным, и странную треуголку, больше напоминающую колпак. Высокомерное выражение его сурового лица больше подходило господину, нежели слуге.

— Лютен, будь добр, проводи мадемуазель в дом. Напои чаем и накорми. Людоедам, знаешь ли, силы очень нужны. Или, может быть, кто-то против? Я так и думал.

Тот, кого назвали Лютеном, круто развернулся на каблуках, качнул головой и, осторожно взяв Розу за руку, неожиданно мягким баритоном произнес:

— Мадемуазель, следуйте за мной.

После чего добавил немного тише:

— Я — Пьер Лютен. Дворецкий мастера Семитьера. Пока вы с нами, вам не грозит никакая опасность.

После того как прозвучала фамилия долговязого, в воздухе повисла тишина, нарушенная лишь один раз фразой:

— Семитьер? Мертвячий лекарь…

Господин поднял одну бровь, после чего шутовски поклонился:

— К вашим услугам, друзья мои!

* * *

Сквозь толпу протиснулся инквизитор. Выражение его налитого дурной кровью лица явственно говорило о том, что никакого уважения и страха, в отличие от своей паствы, перед незнакомцем он не испытывает:

— Мое имя Гийом Бергнар. Божьей волей, я являюсь прелатом ордена святого Доминика и представляю престол Ватикона. Эта девка — дочь и пособница убийцы, на чьих руках кровь уже пятерых горожан. Именем Спасителя и властью, данной мне кардиналом де Монморанси, я призываю вас, как добропорядочного гражданина Галлии, передать преступницу в наши руки!

Семитьер окинул взглядом обрюзгшую фигуру монаха. Посмотрел на толпу, боязливо стоящую поодаль. Почесал подбородок навершием своей трости. Развел руками:

— А я отказываюсь.

От подобной наглости прелат буквально остолбенел:

— То есть, как?

— То есть, так. Я не понимаю, для чего вам понадобилось это тщедушное дитя. Более того, я изволю подвергнуть сомнению ваши слова о ее мифической виновности в страшных преступлениях…

— Как раз степень ее вины и надлежит выяснить самому справедливому суду в мире!

— Это тот самый высший суд, которому подвергли детей в Библии?

Толпа недоуменно вытаращила глаза.

— Четвертая книга Царств, глава вторая, стих двадцать четвертый. Если вкратце, там хананейские детишки дразнили пророка Елисея, оскорбляя его честь и достоинство тем, что подчеркивали отсутствие волос на макушке. Плешивым обзывали, проще говоря. Не помните? А еще христиане… Извольте, я вам процитирую, чем вся эта история закончилась.

Господин откашлялся и, приняв торжественную позу, нараспев произнес:

– “Он оглянулся и увидел их и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка”. Между прочим, цитата дословная. Так что, увольте, месье инквизитор-прелат-кто там еще, но девочку-людоедку я вам на съедение не отдам. Неплохая игра слов получилась, не правда ли, господа?

“Мертвячий лекарь” держался настолько спокойно и уверенно, что пыл толпы угас окончательно. Однако это не остановило священника. Разъяренный Бергнар выхватил из мешочка, висящего на поясе, небольшой ковчежец и, потрясая им в вытянутой руке, завопил:

— Тогда ты будешь проклят, пособник Сатаны! Проклинаю тебя силой мощей святого Луи!

Семитьер снова ухмыльнулся:

– “Ворожеи не оставляй в живых. Не позволяй женщине заниматься колдовством, а если она колдует, то не оставляй ее в живых. Не оставляй в живых наводящую чары”. Книга Исход, двадцать вторая глава, стих восемнадцать. Или на мужчин это не распространяется? Да нет, там дальше указано, что колдуном может быть существо любого пола. Прелат, мне одному кажется, что разного рода проклятия — суть чародейство? Из всего вышесказанного выходит, эти жаждущие справедливости христиане должны незамедлительно вас убить?

— Да ты… Да как ты смеешь перечить мне???

— Успокойтесь, прелат. Жилка в мозгу лопнет. Разве ж я виноват, что знаю Писание лучше, чем вы? Да и вообще, инквизиторы и могильщики похожи как братья. У вас очистительные костры, у меня — печь крематория. Разница только в том, что, попадая в огонь, мои клиенты уже не в силах молиться и кричать “Аллилуйя”.

В толпе кто-то ехидно засмеялся.

— Брось свой дурацкий юмор и повинуйся моим приказам!

— Но-но, святой отец! Я не спорю, хорошая шутка, она как надгробие. Емкая и не всем по вкусу. Тем не менее девочку вы не получите. Желаю здравствовать!

Семитьер приподнял свой цилиндр, украшенный фиолетовой лентой, за которую зачем-то были заткнуты птичьи кости, развернулся и, насвистывая легкомысленный шантанный мотивчик, двинулся в сторону кладбища Пер Лашез. Туда, куда до этого ушли его слуга и несостоявшаяся жертва Инквизиции.

* * *

Особняк таинственного спасителя, в который привел Розу его дворецкий, расположился в тени кленов, у северной границы самого известного погоста Лютеции, и был настоящим шато, наполненным духом мрачной истории. Казалось, двухэтажное здание, стены которого выложены темно-серым камнем, поглощает солнечный свет. Большие, витражные окна полукруглого эркера, выдающегося далеко вперед, были украшены какими-то неизвестными девушке символами, изображениями змей, глаз и людских черепов. Массивная дверь, ведущая внутрь, обитая черной кожей, казалась вратами в преисподнюю. Над крыльцом же располагалась вывеска, гласящая, что именно здесь находится погребальный дом “Каррефур”.

В дом Роза вошла с опаской. Впрочем, боялась она напрасно — внутреннее убранство вовсе не было пугающим или таящим угрозу. В просторной гостиной разместились уютный диван, два кресла и столик красного дерева. К стенам, оклеенным светлыми обоями, прижимались пара книжных шкафов, громоздкое бюро и бар со стеклянными створками. Пол покрывал ворсистый темно-коричневый ковер, с искусно вытканным лабиринтом серебряной паутины. В углу, чуть прикрытая гардиной, стояла клетка со спящей птицей. Одну из стен украшал величественный портрет очаровательной дамы. Ее лицо неизвестный художник расписал тонкими узорами из цветов, спиралей и завитков так, что оно больше напоминало причудливый череп. Она была одета в пышное белое платье и мантию с изображениями серпов луны, роз и свечей. Голову женщины венчала серебряная корона.

Девушка сняла плащ, который ее провожатый тут же убрал в небольшую нишу, скрытую за шторой. Задумчиво посмотрел на гостью, после чего оттуда же извлек пару мягких комнатных туфель:

— Ноги мадемуазель устали, так им будет намного удобнее. Располагайтесь. Завтрак принесу через пять минут.

Сменив сапоги на домашнюю обувь, Роза с осторожностью устроилась на краешке мягкого дивана. Дворецкий вернулся в гостиную с подносом, на котором он