Юсупов. Тьма Внутри - Гоблин MeXXanik

— Да, — ответил я.

Девушка нагнала меня, взяла под руку:

— Я вам помогу, — произнесла она. — Вас шатает.

— Слишком уж много темной силы было в этом Долгопрудном, — пробормотал я. — Мне бы ее переварить…

Некоторое время мы шли молча. А затем я произнес, чтобы нарушить тишину:

— Вы не виноваты в том, что Круглов узнал про этот план.

Виктория замедлила шаг, повернулась ко мне и робко уточнила:

— То есть, вы не злитесь?

Я покачал головой:

— Мастер Круглов — ваш непосредственный командир. Я даже знал, что вы расскажете ему все. И надеялся на это. Чтобы Серые меня прикрыли.

Девушка с облегчением улыбнулась и уточнила:

— То есть, это тоже было частью плана?

— На это была вся надежда, — согласился я, и девушка усмехнулась:

— Хитро.

Мы подошли к выходу из парка, и уже у ворот я заметил знакомый силуэт в серой приютской робе. Анечка. Девочка обогнала нас, сбавила шаг и обернулась. Наши взгляды встретились. Анечка едва заметно кивнула и украдкой показала мне большой палец.

— Спасибо, — одними губами прошептал я, обращаясь к девочке. — Ты спасла меня.

Она широко улыбнулась. И не ответила. Только тряхнула головой, отчего косички смешно разлетелись. А через секунду, силуэт в серой приютской форме исчез в толпе…

Дождь усилился, пошел сплошной стеной, и пока бы дошли до машины, я промок до нитки. Я торопливо открыл дверь, забрался внутрь авто. Включил подогрев и облегченно вздохнул. После утреннего парка и дуэли, в салоне было почти уютно.

Муромцева села за руль. Несколько секунд сидела неподвижно, сжав губы, как будто внутри боролась с острым желанием что-то спросить. Наконец, не глядя на меня, спросила:

— Куда едем?

— В лекарню, — ответил я глухо, уставившись в лобовое стекло.

Виктория кивнула, завела двигатель. Дворники ленивая проскрипели по стеклу, размазав струйки воды. Машина вырулила с обочины, мягко вливаясь в поток транспорта. Город уже начал просыпаться. В окнах зажигались редкие огни, где-то отдалённо позвякивал первый трамвай. Солнце всё ещё не показалось, но горизонт отсвечивал ржавчиной. Мир вокруг был будто выцветшим. То ли от раннего часа, то ли оттого, что сильно устал.

Некоторое время мы ехали молча. Муромцева смотрела на дорогу, судорожно сжимая руль. В салоне на какое-то время повисла тишина. А затем Виктория едва слышно произнесла:

— Вы все-таки убили его. Это… на вас не похоже, Василий Михайлович. Вы не такой. Вы же всегда… ищете другие выходы.

Я прижал пальцы ко лбу, словно пытаясь стереть память о событии этого утра:

— Может быть, — отозвался, глядя в окно. За стеклом проплывали фонари, дома, на которых висели вывески открывающихся аптек и пекарен. — У меня не было выбора.

Виктория покачала головой:

— Он поддался. Я это видела. Вы… вы могли закончить дуэль ранением.

— Не мог, — ответил я. — Говорю же: у меня не было выбора. В любой момент он мог перестать играть и взяться за меня всерьез. У меня был один шанс. И я им воспользовался.

Она прикусила губу. Я краем глаза заметил, как дрогнули её руки на руле. Муромцева резко выдохнула, словно готовилась к спору. Но не стала. За что я был ей очень благодарен. Потому что короткая дуэль вытянула из меня все силы. Глаза словно закрывались сами. Я смежил веки, и тут же провалился в глубокий сон.

* * *

В этот раз меня не удивляло то, что я оказался в уже знакомом мне доме. Я стоял у входа, а вокруг, на территории расстилался молочно-белый туман. Такой густой, что скрадывал стоявший в паре метрах от меня дом, оставив вместо него только очертания.

Я усмехнулся и покачал головой. Шагнул к входной двери. Взялся за ручку, которая оказалась настолько холодной, что я едва не отдернул руку. Потянул створку на себя и вошел в гостиную. И удивленно нахмурился, осматриваясь по сторонам.

Туман никуда не делся. Помещение словно было залито молоком, в котором оно, казалось, было пустым. Не было видно даже очертаний мебели. Я шагнул вперед, и комната вздрогнула. Пол под ногами словно завертелся. На секунду, мне показалось, что пол и потолок поменялись местами. Голова резко закружилась, я потерял равновесие и едва не упал, только чудом удержавшись на ногах. Но я стиснул зубы и сделал еще один шаг. И из тумана передо мной показались три лестницы.

Это меня озадачило. Потому что мне показалось, что все эти три лестницы ведут в разные места. И я на секунду замер, выбирая, по какой лестнице подниматься. А через мгновение какой-то внутренний голос настойчиво шепнул мне, что идти нужно по правой лестнице. Что я и сделал.

Подошвы ботинок проваливались в ставшими вязкими ступенях. Подъем давался мне с трудом. Лишь большим усилием воли я добрался до верхней площадки. Остановился перед десятком одинаковых дверей. И чутье снова подсказало мне нужную. Третью от левого края.

Я послушно подошел к выбранной двери, открыл ее и шагнул в темноту. А через секунду дверь за моей спиной захлопнулась, оставив меня в полумраке.

В комнате царила тишина. А затем послышался тихий смешок. В темноте кто-то дважды хлопнул в ладоши, и в центре комнаты зажегся единственный источник света. Лампа тускло осветила небольшое пространство, выхватив из полумрака моего старого знакомого. Человека в белой маске.

Он сидел все за тем же столом, на нём была та же одежда.Только белая маске неестественно смотрелась при этом освещении, словно лицо человека было вырезано из куска воска.

— Добро пожаловать, Василий Михайлович, — произнес он.

— Спасибо, — ответил я. — Смотрю, здесь все меняется.

Человек в маске развел руками:

— Так выходит, — спокойно сказал он. — Мой покровитель не терпит постоянства. Только в вечных переменах рождается путь.

Он несколько секунд помолчал, оценивающе глядя на меня. А затем произнес:

— Смотрю, вы пережили дуэль с Долгопрудным. И даже находитесь в добром здравии.

— С чего вы это взяли? — глупо уточнил я.

— Потому что мы в астрале, Василий Михайлович, — собеседник не смог сдержать смешка. Он обвел комнату затянутой в перчатку рукой и продолжил. — Здесь мы все настоящие. Никто не может скрываться под маской.

— Точно, — пробормотал я и потер переносицу.

— Вы сделали то, чего ждал Долгопрудный, — произнёс он. Голос был сухой, как шелест сухих листьев. —