Запятнанный Кубок - Роберт Джексон Беннетт

— Ну, технически, вы выбрали меня из списка претендентов, мэм.

— Тогда я могу отменить свой выбор и найти кого-нибудь другого!

— Это кажется маловероятным, мэм, — сказал я. — Учитывая, что вы допросили шестьдесят два офицера в Даретане, и почти все в кантоне теперь думают, что вы сумасшедшая, найти новых сублимов, вероятно, будет непросто.

Она отбросила свой ситур в сторону. Он с глухим стуком упал на пол.

— Твою мать. Твою мать. Как бы я хотела вернуться в более цивилизованные земли...

Это был наш общий конфликт: по рассказам Аны, она работала расследователем во всех самых глубоких и богатых анклавах Империи Ханум, и каждый из них был безумнее и порочнее предыдущего. Она продолжала утверждать, что была сбита с толку, когда поняла, что в Даретане нелегко приобрести какие-то незаконные материалы — или совершить какие-то варварские действия, — и вела себя так, словно это была захолустная дыра, из-за того, что не смогла добыть их в течение часа.

Что, конечно, заставило задаться вопросом — почему из всех возможных мест иммунис Ана Долабра была назначена именно сюда, во Внешнее Кольцо?

И единственным разумным ответом, насколько я мог судить, было изгнание. Еще пять месяцев назад должность расследователя Юдекса в кантоне Даретана даже не существовала. Должно быть, они придумали ее в качестве наказания, вероятно, потому, что перевести ее было проще, чем уволить.

Что имело смысл. Я проработал у Аны всего четыре месяца, но достаточно было провести с ней одну минуту, чтобы понять, что у нее талант вызывать возмущение. Было легко представить, что некоторым элитным имперцам она надоела, и они отправили ее в мой отдаленный кантон, где она могла нанять только одного помощника из местных сублимов.

Но я был этим сублимом. Должность помощника расследователя была единственной, которую мне удалось получить, и я работал на ней под руководством Аны и получал распределение до тех пор, пока был в состоянии работать. Если, конечно, она не заставит меня сделать что-то настолько противозаконное, что меня сразу же уволят.

— Не хотите ли чаю, мэм? — спросил я.

— Нет, Дин, — пробормотала она, прикрыв глаза рукой. — Каким бы вкусным он ни был, нет, я не хочу твоего проклятого чая.

— Тогда, может быть, вы хотели бы обсудить место смерти, мэм?

Она подняла руку и мгновение озадаченно смотрела на меня. Затем ее лицо озарилось восторгом.

— О! Этот мертвый ублюдок! Верно?

— Верно, — вздохнул я.

— Когда я получила сообщение от иммуниса Иртоса, — сказала она, — я подумала, что какой-то чертов идиот проглотил не тот прививку или что-то в этом роде. Это казалось правильным для этого скучного маленького городка. Но, судя по твоему поведению, Дин, это не так?

— Да, мэм, — ответил я. — Совсем не так.

— Тогда что же в этом интересного?

— Большое количество деревьев самопроизвольно выросло из тела покойного, разорвав его на части изнутри, мэм. — Я содрогнулся. —Это... это было одно из самых ужасающих зрелищ, которые я когда-либо видел в своей жизни.

Она застыла в полной неподвижности. И впервые за этот день все дикое безумие в ее глазах погасло.

— Святое совершенство, — пробормотала она. — Ты слышал это, Дин?

— Слышал что, мэм?

— Эту эмоцию, — сказала она.

— Простите?

— Это было самое эмоциональное, что я когда-либо слышала от тебя, Дин! Это, должно быть, был настоящий смертельный шок, если он сломил твое унылое поведение и вызвал такую дикую страсть.

Она натянула повязку на глаза, ухмыляясь. В ее улыбке было что-то тревожно-хищническое: слишком много зубов, и все они слишком белые.

— Расскажи мне все, — скомандовала она. — Все, что ты запечатлел в своем симпатичном маленьком черепе, Диниос Кол. Вперед.

Я открыл свою сумку запечатлителя, достал флакон с ароматом щелочи, откупорил его и глубоко вдохнул. Затем я почувствовал, как у меня защипало в глазах, и начал говорить.

ГЛАВА 3

| | |

КОГДА ДЕЛО ДОХОДИЛО до человеческого тела, имперские апотекали предпочитали два метода изменений: прививки, которые вносили единичные изменения, короткий всплеск роста — скажем, придавали человеку повышенную выносливость, иммунитет, более четкое зрение или крепкие кости; и суффозии, которые были гораздо более агрессивными и — самое главное — меняли тебя раз и навсегда, а также всех детей, которые могут у тебя родиться после этого. (Если, конечно, твой кровоток позволял тебе иметь детей. Обычно не позволял.)

Это, безусловно, означало, что солдаты Империи всегда были лучше, чем у большинства других стран. Но сердцем Империи были сублимы: группа людей, получивших суффозии для мозга и развития, которая планировала, управляла и координировала все, что делали многие иялеты Империи.

Каждый тип сублимов был особенным. Были аксиомы, люди, чей разум был изменен, чтобы обрабатывать вычисления с нечеловеческой точностью; лингвы, наделенные нечеловеческими способностями говорить, читать и писать на бесчисленных языках; пространственники, измененные, чтобы обладать нечеловечески точным пониманием пространства, что делало их потрясающе хорошими картографами; и еще несколько других странных видов, которые встречались очень редко.

Эти суффозии были не из приятных — многие из них сокращали жизнь тех, кто их принимал, на годы, если не десятилетия, и почти всегда делали людей бесплодными, — но сублимы были незаменимы. Требовалось немало хитрости и планирования, чтобы пережить то, что приходило с морей на восток каждый сезон дождей.

Самыми востребованными были запечатлители, такие как я, которые были наделены способностью запоминать все, что они видели, действуя как живые библиотеки информации. Это было расширение сознания, которое я использовал, рассказывая Ане о своем расследовании: я запомнил и описал ей все, что видел, повторил каждый фрагмент произнесенной речи точно таким же тоном, каким я слышал, как это было сказано мне. Все, что я запечатлел за время своего пребывания в этом особняке, я теперь отдал Ане в течение почти четырех часов.

Когда я закончил говорить, солнце уже зашло. Одинокий мей-фонарь в углу начал мерцать, когда маленькие червячки внутри проснулись, принялись поедать свои пищевые гранулы, лежавшие на дне, и начали светиться. Не было слышно ни звука, кроме одинокой, печальной песни какой-то далекой птицы в джунглях.

Ана резко вдохнула, словно пробуждаясь от глубокого сна, и выдохнула.

— Хорошо, — сказала она. — Очень хорошо. У меня есть несколько вопросов, Дин...

И она задала мне много странных вопросов. Сколько шагов мне потребовалось, чтобы