Капитан Ненависть - Лена Тулинова
И если совсем недавно у принца ещё не было ни своего знамени, ни своего герба, то благодаря нанятому художнику появилось и то, и другое. Художник не слишком понимал в геральдике, а Ринальт — в искусстве, но в конце концов герб был готов. Некромант был доволен, когда увидел на нём серебряную крылатую крысу с голым оскаленным черепом.
Хасс нынче утром, увидев вышитый на правом рукаве герб, потыкала в него пальцем и спросила, что это за тварь.
— Укрысок, — ни секунды не медля, ответил принц.
И наёмница светло улыбнулась.
Обычно она ухмылялась, усмехалась, склабилась, щерилась или хранила серьёзность. Улыбка, настоящая улыбка, появлялась на её лице крайне редко. И украшала это жёсткое, смуглое лицо — делала мягче.
Иными словами, принц увидел в Хасс женщину.
И теперь она, по его понятиям, вела себя именно как женщина: капризничала и требовала что-то бессмысленное. А если в этом был какой-то смысл, то Ринальт не понимал.
— Хотя бы тот мундир, который я сняла с наёмника в трактире, хотя бы нижнюю рубаху, — прохаживаясь по комнате, сердито говорила Хасс. — Это плохо, когда всё новое.
— Да почему?
— Любой солдат тебе скажет, почему, — рассердилась женщина пуще прежнего. — Это тебе не бабские капризы. Вот Схурль пошёл в поход во всём новом. И где теперь Схурль?
— Где? — спросил принц, решив быть терпеливым.
Хасс ответила, где, но, разумеется, бедняга там вряд ли находился на самом деле. Видимо, это было метафорическое описание не слишком хорошей и недостойной наёмника смерти. Метафора Ринальту не понравилась. Но он справился с собой и сказал:
— Хасс…Генерал Хасс. Послушайте меня. Эти приметы для вас должны быть смешны. Суеверия больше не должны вас хоть как-то смущать!
— Да? — недоверчиво спросила Хасс и повернулась к зеркалу спиной.
А затем изогнулась, чтобы увидеть своё отражение. Ринальт сглотнул, словно мальчишка, впервые оставшийся с женщиной наедине.
— Да! — заговорил он с воодушевлением, желая развить свою мысль о суевериях и смущении.
Но был прерван.
— Есть у нас такая примета, — сказала Хасс, — что нельзя накануне перед боем любиться. И даже самому себя нельзя за причинные места хватать. Я эту примету с юности помню. Помню вот, мы не знали, что бой будет, ну знаешь — такое бывает?
— Знаю, — понимающе кивнул принц.
— Я тогда ещё только-только начинала. Подкатывали ко мне все до единого, у кого ни жёнок, ни подружек не случилось поблизости. Особенно жёнок! Это, знаешь, тоже обычай: примету отвести можно, если ты женат. Так вот иные, они, знаешь, в каждой деревне женятся.
Хасс фыркнула — так, видимо, неприятно ей было об этом даже думать!
— Ну, подкатывали да и получали, кто коленом, а кто и ножом. Кому и прикладом в зубы доставалось, но я-то всегда спала только с тем, кого сама выберу. Рыжий — хороший он был парень, ничего не скажу, но лез ко мне и руками, и ногами, и хайлом своим небритым. Не дала — как чувствовала, что не надо. Ночью встала по нужде — а он со своим кулаком общается. Таким вот я Рыжего и запомнила — шкурку гоняющим. Потому что ему минутка счастья, а назавтра напали на нас. Бой был что надо… И где теперь Рыжий?!
Ринальт не стал уточнять — где. И так было понятно: погиб в том бою Рыжий, а глупая необразованная женщина его небось любила, небось жалеет, что не легла с ним…
— А дала бы — и оба померли бы, — развеяла иллюзию принца Хасс.
— Но сейчас ведь боя никакого не будет, — сказал Ринальт. — Только смотр. И спать с тобой тоже никто пока не собирается.
Она взглянула исподлобья и ухмыльнулась.
— Точно? — спросила, словно насквозь его видела.
— Сама мне скажи, — не моргнув, ответил Ринальт.
Взгляд Хасс вдруг сделался тяжелее — можно было б из него отлить пули, так уж их набрался бы целый подсумок. Но она так и не ответила.
— Стало быть, — спросил Ринальт, — ты перед своим последним боем с кем-то любилась?
— Мне нужна какая-нибудь старая вещь, — сказала Хасс упрямо и мрачно, обходя неприятный ей вопрос. — И это не бабья блажь.
Принц закатил глаза и позвал служанок. По счастью, одна из них припрятала ремень от обмундирования наёмницы, раздобытого во время вылазки в харчевню — решила, что хороший кожаный пояс для чего-нибудь сгодится. В другой раз Ринальт бы за такое высек девчонку, но тут выдал ей на радостях целый золотой.
— Теперь идём? — спросил он и галантно протянул руку генералу Хасс.
Та не спеша затянула ремень. Всегда любивший тоненьких, с талией, которую, как говорится, можно обхватить пальцами, принц внезапно обрёл интерес к более прочным формам. Если смотреть на генерала сзади — то её фигура выглядела почти мужской: плечи шире бёдер, а спина очень крепкая и широкая. И всё-таки… когда она поворачивалась, чтобы увидеть позади какой-то одной ей ведомый изъян, ничего более женственного нельзя было и представить.
Видимо, именно это и заводило Ринальта. Необъяснимое соседство и непередаваемая гармония хищной силы и не побеждённой никакими невзгодами женственности.
— Глаза уронишь, — сказала Хасс, не глядя на принца, и тут же добавила куда более официально. — Пойдёмте, ваше высочество.
— Дамы вперёд, — молвил некромант.
— Неа, сперва принцы, потом некроманты, потом уже генералы. А дам тут нет. Я выучила твой урок, Мэор: на людях на вы, вежливо и с высочеством. А ты уж, будь другом — сделай хоть вид, что я не баба, а генерал. Иначе твоё-то войско небось обрадуется: бабе своей командовать дал.
— Но я сказал, что женюсь на тебе, — возразил Ринальт.
У него стали горячими уши. Он ощущал себя, словно мальчишка, которому сделали замечание при девочках. Что-то похожее бывало с ним при дворе, причём не так уж и давно — лет с пять назад.
— Женишься, когда мы всех победим и завоюем, — осклабилась проклятая баба. — А пока называй меня генералом. Я тебе никто, а ты мне наниматель. Иначе тебе победы не видать.
— Хорошо, — кивнул Ринальт. — Идём же, наконец, войско ждёт.
И уже садясь в седло,