Ведовской дар. 1. Ведьма правды - Сьюзан Деннард

Изольда вздрагивала каждый раз, когда кто-нибудь выглядывал из-за угла или открывал дверь. И каждый раз она замечала, как внимательно изучают ее лицо, освещенное лунным светом.

Это было бессмысленно. Ее что, не узнают? В племени появились новые люди? И что с нитями, почему они потускнели настолько, что их стало трудно разглядеть?

Когда Изольда наконец добралась до круглой хижины матери, родной дом показался ей таким же странно крошечным, как и все остальное. Хотя в хижине Гретчии лежали те же оранжевые ковры на тех же дощатых полах, что и в детстве Изольды, все было слишком маленьким.

Рабочий стол, который когда-то доходил ей до пояса, теперь достигал лишь середины бедра, как и обеденный стол на восточной стороне от очага. За печью был люк, ведущий в вырытый в земле подпол. Он выглядел настолько узким, что Изольда засомневалась, что пролезет в него.

Те два раза, когда она приезжала сюда – всего на одну ночь, – подпол казался мрачным и низким, особенно по сравнению с высоким чердаком Мэтью. И после того, как у нее появилась собственная кровать, единственное в хижине ложе, которое Изольда раньше делила с матерью, стало ей тесным. Сковывающим.

– Идем.

Гретчия схватила Изольду за запястье и потащила к четырем низким табуретам вокруг печи, которые всегда стояли в доме ведьмы нитей. Изольде пришлось подавить желание вырваться из рук матери. Прикосновения Гретчии оказались еще холоднее, чем она помнила.

И, конечно, мать не заметила окровавленной повязки на ладони дочери – а может, просто не придала этому значения. Изольда не могла уловить эмоции матери, потому что ведьмы нитей не видели нитей друг друга. А Гретчия умела скрывать свои чувства куда лучше, чем это удавалось самой Изольде.

Однако в свете очага Изольда смогла разглядеть, что за три года лицо ее матери почти не изменилось. Возможно, она похудела, а вокруг рта появилось несколько новых морщин, но это было все.

Наконец Гретчия отпустила запястье Изольды, подхватила стоявший неподалеку табурет и поставила его перед печью.

– Садись, а я пока положу боргши. Мясо сегодня козье – надеюсь, оно все еще тебе по вкусу. Рык!!! Сюда! Рык!

У Изольды перехватило дыхание. Рык. Ее старый пес.

Шлеп-шлеп-шлеп… На лестнице, ведущей в хижину, послышался шум, и в дверях появился старый, облезлый пес.

Изольда соскользнула с табурета, ее колени ударились о ковер, а по телу разлилось радостное тепло. Она раскрыла объятия, и древняя рыжая гончая кинулась к девушке, прижалась к ней, уткнулась седой мордой в волосы.

«Рык», – подумала Изольда, боясь произнести имя вслух: она наверняка снова бы начала заикаться от неожиданного всплеска эмоций. Противоречивых эмоций, сквозь которые так не хотелось продираться и которые не хотелось понимать. Если бы Сафи была здесь, она бы сразу сказала, что именно чувствует Изольда.

Девушка почесала длинные уши Рыка. Кончики их были в чем-то испачканы.

– Т-ты что, ел б-боргшу?

Изольда вернулась на табурет, продолжая гладить пса по морде и стараясь не замечать, какими мутными стали его глаза и какой седой – шерсть.

И тут раздался мелодичный голос:

–Надо же, ты действительно дома!

Пальцы Изольды замерли на шее Рыка. В глазах затуманилось, все вокруг, включая морду собаки, стало каким-то размытым. Может, если просто не замечать Альму, она исчезнет?

Не получилось. Альма вошла и сразу кинулась к Изольде. Как и Гретчия, она была одета в традиционный наряд ведьмы нитей: черное платье с широкими рукавами, облегающее грудь, но свободно ниспадающее на бедра и ноги.

– Лунная Мать, это же Изольда! – Альма вскинула голову и удивленно захлопала длинными ресницами, обрамлявшими ее зеленые глаза. – Ты стала так похожа на Гретчию!

Изольда ничего не ответила. У нее перехватило горло… Наверное, из-за злости. Ей никогда не хотелось быть похожей на Гретчию, настоящую ведьму нитей, какой никогда не станет сама Изольда. Еще она терпеть не могла, когда Рык вилял хвостом кому-то другому. А тут он уткнулся в колени Альме. Отвернулся от Изольды.

– Ты превратилась в женщину, – добавила Альма, опускаясь на табурет.

Изольда кивнула, бросив взгляд на молодую ведьму. Альма тоже превратилась в женщину. Красивую, что не удивительно. Ее угольно-черные волосы длиной до подбородка были густыми, блестящими… правильными. Талия – тонкой, бедра – округлыми, а фигура – женственной и… совершенной.

Альма, как всегда, была идеальным воплощением ведьмы нитей. Идеальной номатси. Но когда взгляд Изольды остановился на ладонях девушки, она увидела грубые мозоли.

Изольда перевернула ее ладонь.

– Ты упражнялась с мечом.

Альма бросила вопросительный взгляд на Гретчию, и та кивнула.

– С тесаком, – призналась Альма. – Несколько последних лет.

Изольда выпустила руку. Конечно, Альма упражнялась. И конечно, она в этом преуспела. А вот Изольде никогда не удавалось достичь совершенства, словно сама Лунная Мать следила за тем, чтобы Альма превосходила ее в любом умении, которое Изольда пыталась отточить. Альме все давалось… слишком легко.

Когда стало ясно, что она никогда не сможет создавать камни нитей или держать свои эмоции под контролем, из кочевавшего неподалеку от поселения племени привели маленькую девочку номатси, Альму, и объявили новой ученицей ведьмы. Когда-нибудь Гретчия станет слишком старой, чтобы возглавлять мидензи, и Альма сменит ее на этом посту.

У кочевников ведьмы нитей должны были объединять семьи, устраивать браки, подбирать друзей, распутывать слишком запутанные отношения. Альме предстояло заниматься всем этим вместо Гретчии, используя свой безупречный ведовской дар.

– Твоя рука! – вдруг заметила Альма. – Ты ранена!

– Все в порядке, – солгала Изольда, пряча руку в складках юбки. – Кровь уже не идет.

– Все равно обработай, – приказала Гретчия тоном, не терпящим возражений.

Кончик носа Изольды дернулся. Перед ней стояли сразу две женщины, чьих нитей она не видела. Девушка хотела попросить несколько минут покоя, чтобы понять и принять все – возвращение домой, преследование колдуна крови, немыслимые совершенства Альмы… Но тут в дверь просунул голову темноволосый мужчина.

– Добро пожаловать домой, Изольда.

У нее по спине побежали мурашки.

– Корлант, – начала она, но мужчина прервал ее, окончательно ввалившись в хижину.

Корлант-из-мидензи почти не изменился с тех пор, как Изольда видела его в последний раз. Волосы его поредели, на висках пробивалась седина, а морщины над бровями были такими же глубокими, как и раньше – параллельные складки, из-за которых он всегда выглядел чуть удивленным.

Сейчас на его лице читалось искреннее удивление: брови были приподняты,