Аттестат зрелости - Сергей Борисович Рюмин

— Антошка! — меня чмокнули в макушку. Я выпрямился, открыл глаза и зевнул.

— Доброе утро! — Альбина уселась на стол напротив меня. — есть хочешь?

Она подвинула мне почти пустую банку со сгущенным молоком, чайную ложку и полбулки белого.

— Сейчас чай поставлю! — она хихикнула. — Больше ничего пожрать нет. Готовить надо.

Я взял банку. Сгущенки там было на пару ложек, не больше. Куснул хлеб, подцепил ложкой сгуху, отправил в рот. Прожевал, проглотил. И только тогда почувствовал дикий голод, сродни тому, который я ощутил в больнице, когда очнулся. Откусил еще хлеба, зацепил еще ложку. Голод чуть-чуть отступил.

— Сейчас яичницу поджарю, — сообщила Альбина. — Ты любишь глазунью или болтушку?

— Глазунью, — ответил я. — Время сколько?

Я вспомнил, что снял часы, когда занес девушку в квартиру. Где-то они там должны лежать на полу в районе вешалки.

— Восемь утра, — весело улыбнулась мне Альбина. Она была бледной, но держалась бодрячком. Видимо, отошла.

— Я так поняла, что этот уродец меня сильно ножом приложил? — спросила она. — Так?

Я утвердительно угукнул с набитым ртом. Она развернулась и снова села напротив.

— Одежда вся в крови, — задумчиво произнесла она. — Тазик с кровью стоит. А я ведь помню…

Она посмотрела мне в глаза.

— Ты меня нёс домой, а я рядом с тобой как будто висела.

Альбина замолчала, прищурилась, глядя мне в глаза. Я улыбнулся ей, потом продолжил увлекательнейшее занятие по выскребанию остатков сгущенку из банки. Поднял глаза на неё, счастливо засмеялся:

— Жрать охота, сил нет! Хорошо, что хорошо кончается!

И указал на пустую банку:

— К сгущенке это не относится.

— Он меня зарезал? — тихо спросила она. Я вздохнул:

— Всё нормально, Аль…

— Какое, к чёрту, нормально? –немедленно взорвалась Альбина. — Куртку выкидывать, блузку тоже. Джинсы, бельё, ладно. Отстираю.

И вдруг, задумавшись, выдала:

— Надо в милицию позвонить!

— Яичницу жарь! — я повысил голос.

— Хорошо, — кротко ответила девушка, вставая и поворачиваясь к плите.

Я же направился в ванную — умыться, привести себя в порядок. В ванне валялась когда-то беленькая с меховой опушкой куртка подкладкой наружу. Вся внутренняя часть была бурой и заскорузлой от запекшейся крови. Я осторожно поднял её. Сзади на спине «красовались» два разреза. Починить, зашить такие незаметно не получится. Кроме того, был разодран правый рукав в районе локтя — видимо, Альбина, когда падала, приложилась.

Я вздохнул. На полу в большом тазу в воде лежали замоченные джинсы. Я тронул воду. Холодная. А то с Альки станется, начнёт кровь застирывать в кипятке. Удивительно, но сам я в крови совсем не испачкался.

Умылся, причесался, вытерся. Посмотрел на себя в зеркало и усмехнулся. В конце концов, могу я свою девушку одеть-обуть нормально и со вкусом? Я принял решение.

— Алька! — зашёл я на кухню и провозгласил. — У меня есть идея и я её думаю!

— Это здорово, — хмуро отозвалась Альбина, раскладывая яичницу по тарелкам. — У меня тут кусок сыра был. Я его потерла. Ты же ничего не имеешь против тертого сыра в яичнице?

— Конечно, не имею! — ответил я.

— Садись!

Алька снова села напротив меня.

— Приятного аппетита.

— Спасибо, взаимно!

Минут пять мы поглощали завтрак, пили кофе.

— Чёрт, чёрт! — буркнула Альбина. — Вот ведь незадача…

— Аль, — продолжил я. — Я тут подумал, поехали сейчас со мной в одно место, а?

— Куда? — удивилась она.

— Прикид тебе фирмовый подберем! Только мне один звонок надо выдать.

— Да ну, — отмахнулась Альбина. — Мне бы сейчас полежать, отдохнуть. Да и денег нет.

— Аль, тачку возьмём! — настаивал я. — По дороге в магазин заедем, поесть купим. У тебя ж дома шаром покати!

У меня с собой было сто рублей. На продукты хватит. А вещи у Гершона, памятуя его слова, всё равно сначала заказывать придётся.

— Ладно, подожди, соберусь, — вздохнула Альбина. — А ты пока сходи к соседям. У них телефон есть.

Не скажу, что соседи Альбины обрадовались моему визиту и просьбе дать позвонить. Тем не менее, телефон дали и даже подсказали номер службы вызова такси. Диспетчер обещал, что машина будет через десять минут. Фарцовщик тоже оказался дома и был, кажется, рад моему звонку.

— Собирайся быстрее! — поторопил я девушку.

— Сейчас, — хмуро ответила она из комнаты. — У меня и одеть-то теперь нечего.

Она вышла в прихожую в старом сиреневом пальто, посмотрела на меня, ожидая моей реакции. Не дождалась.

— Я в нём в институте еще ходила, — сообщила она. — Есть еще одно, поновее, но уж совсем зимнее-презимнее. С меховым воротником.

И добавила:

— Сука Димочка! Завтра на работе прокляну. Прыщами изойдёт.

— Ерунда, — отмахнулся я. — Разберемся!

Мы вышли на улицу. Я вдохнул свежий осенний воздух, почувствовал, как закружилась голова. Рядом Альбина ухватила меня за рукав. Ей тоже нездоровилось.

— Может, ну их? — жалобно спросила она. — Потом съездим?

— Нет, — мотнул я головой. — Потом мы не съездим. У меня школа, у тебя работа…

Гершон Самуэльевич при виде меня с подругой в восторг отнюдь не пришел. Конечно, в квартиру он пустил, но прошипел:

— Антон! Я же просил никого ко мне не водить!

— Гершон Самуэльевич! — возразил я. — Чрезвычайные обстоятельства! Это моя девушка. Её вчера обокрали. Чуть ли не раздели. Ей теперь носить нечего. Видите, в каком она виде?

Еврей нахмурился, поворчал немного, буркнул:

— Идите на кухню. Я сейчас…

— И это, — бросил он нам в спину. — Чай, кофе, знаешь, где лежит. Чайник только вскипел.

Мы с Альбиной успели выпить по чашке кофе, съесть одну большую шоколадку, оказавшуюся на столе весьма кстати, когда фарцовщик вернулся.

Он протянул мне бумажку с цифрами:

— Это телефон Зинаиды Михайловны, директора ЦУМа. Позвонишь ей, представишься, скажешь, от меня, и обо всём договоритесь. Понял?

Я молчал.

— В ЦУМе есть закрытая секция, — пояснил Гершон Самуэльевич. — Для некоторых «товарищей».

Он произнес слово «товарищей» с такой язвительной интонацией, что сразу стало понятно, что слово обязательно должно быть в кавычках.

— Она постарается приобщить вас к числу этих «товарищей». Но на один раз. Теперь понял?

Я кивнул.

—