Во имя твое - Дмитрий Панасенко
— А духи про это ничего не говорят? — По тону ксендза было совершенно непонятно всерьез он говорит или шутит.
— Духи здесь не слишком разговорчивые… Это, значит мы должны справиться сами. Но вот берегиня говорит. — Кивнув на фигурку совы женщина осклабилась. — Говорит, что не хочет в лес, хочет быть со мной, в сумке.
— Сив… — А когда ты была… ну маленькой у тебя были игрушки? — Склонив голову на бок ксендз утер подбородок от крови и с недоумением уставившись на руку осторожно потрогал прокушенную губу.
— Э-э-э… — Великанша нахмурилась. Ну, когда мне зим пять было, мне отец нож дарил… и топор, потом, когда я подросла. — Неожиданно поджав губы великанша помотала головой с такой силой что вплетенные в волосы кольца зазвенели не хуже бубенцов бродячего циркача. — Не хочу об этом.
— Значит будем справляться сами, — уныло кивнул плебан и махнув рукой в сторону неуверенно приближающейся к дому со стороны колодца всю какой-то неловкой, раскоряченной вихляющуейся при каждом шаге фигуры. — А вот и наш завтрак.
— Жаборотый… — Развернувшись в сторону ковыляющего к дому подростка великанша потянулась к заткнутому за перетягивающую талию ремню, ножу.
— Нет! — Тут же вскочив с крыльца священник бесстрашно загородил путь дикарке. — Никакого членовредительства! — Для верности растопырив руки провозгласил он и выпятил тощую грудь. — Это я его сам позвал! Он будет нам прислуживать! В наказание за клевету!
— Час от часу не легче. — Простонала Сив и закатила глаза. — А вдруг он нам в котелок нассыт или дряни какой сыпанет? Из мести?
— Сив, нельзя быть такой подозрительной. — Осуждающе покачал головой пастор и неожиданно улыбнулся. — К тому же этот мальчик просто до такого не додумается. А еще я ему сказал, что если он хоть чем-то заслужит мое недовольство я его тебе отдам. И вообще хватит моего нового церковного служку хулить.
Сив закатила глаза и бессильно махнув рукой, неторопливо направилась в сторону конюшни.
— Схожу, посмотрю, что эта змея делает, бросила она через плечо. Только это, Ипполит, все не сожри. Я ведь знаю — вы жрецы потому так и зоветесь, что жрать горазды. Мне оставь и барону. Ну, и Гретте тоже… немного.
Священник вздохнул и повернулся к несущему корзинку мальчишке.
[1] Мелкий землевладелец или представитель крестьянской общины.
[2] Псоглавцы или волкоголовые — чудовища отдаленно напоминающие человека с волчьей головой. Обитают почти на границе Гнилых топей. С другими расами воюют редко предпочитая скрываться и ли мигрировать в другие места. Имется две теории происхождения псоглавцев. Первая — чудовища являются плодом неудачных экспериментов по выведению боевых оборотней во время войны магов. Вторая теория гласит что псоглавцы как и большинство порождений разлома являются гибридном пришедшей из иного мира расой смешанных.
Что мы знаем о страхе
— Ой! Не надо меня про страсти такие расспрашивать, отец Ипполит. Мне и так боязно — не ровен час беду накличу. — Положив руку на распираемый содержимым лиф добротного, крашеной в небесно голубой цвет шерсти, платья, вдовица Кирихе глубоко вздохнула и опустив умело подведенные углем глаза повернулась к сидящей за столом великанше. — Я ведь одна живу. Ты ведь меня наверное понимаешь, дорогая, как это тяжело, быть одной, без крепкого мужского плеча. Что мне делать, если, страх этот в дом ко мне ломится начнет? Вот скажите, кто меня защитит? У меня ведь ни мужа, ни друга сердечного. Даже работников не держу… Вот, каравай испекла, а кушать некому… Вкусный ведь хлеб, да, милая? Испустив еще один способный поднять мертвого из гроба томный вздох, женщина принялась водить кончиками тонких и ухоженных, приличествующих скорее богатой горожанке, чем жительницы села пальцев по покрытым лаком доскам стола.
— Угр-р-х-м… — Исторгнув почти животное урчание, северянка открыла рот так, что казалось еще вот-вот и кожа треснет от напряжения и вгрызлась в сжимаемый обеими руками ломоть хлеба. Глаза великанши закатились от удовольствия. — Ф-ку-ф-фно…
— Это потому что я в опару ни отрубей ни хмеля не добавляю. — Невероятно привлекательное лицо хозяйки засветилось от гордости. — Так моя мать пекла. И мать моей матери. Портится, правда такой хлеб быстро, зато вкусный. У меня его даже легионеры, когда в деревню еще приходили покупали. Даже бывает, селились у меня на пару дней…
— Селились говоришь? — Произнес стоически отводя невольно стремящийся к вырезу платья взгляд ксендз и осенив себя знаком Создателя вяло отломил от лежащего на столе каравая небольшой кусочек и отправил его в рот. — Значит, ты пускаешь этих мужчин на постой?
— А как не пустить? — Явно удивилась женщина. — Они мне помогали. Дрова на сезон заготовить, крышу поправить… Сама-то, я с таким не справлюсь. Это ведь не женская работа. Да и не так страшно, когда мужчины в доме есть. Качнув плечами красавица опустила очи долу и еле заметно зарумянилась. — А я им хлеб пеку…
Плебан скривился и неодобрительно покачал головой. На лице священника явно читалось что он думает о легионерах, вдове и выпекании хлеба. Впрочем, это было неудивительно. Майя Кирихе была молода. И красива. Не просто привлекательна, а именно красива. Удивительно, потрясающе, ошеломительно, почти неестественно. И дело было не в тонких, поразительно правильных чертах лица, выразительных, темно голубых, словно бездонное горное озеро, глазах, пухлых губах, ухоженных, светло-пшеничных волосах, тонкой шее, и точеной линии подбородка, не в белой коже или в стройной и одновременно богатой изгибами фигуре. Все дело было в исходящей от нее спокойной, почти незаметной ауры тихого достоинства… и тоски. Той самой тоски, от которой кровь любого мужчины будь то прыщавый юнец или убеленный сединами старец вскипала огнем, а сердце начинало спотыкаться.
— У тебя действительно очень вкусный хлеб, дитя мое. Просто чудесный. — Несмотря на кислое выражение лица голос слуги Создателя был мягок будто подтаявшее масло. — Тебе ведь наверняка очень трудно вести хозяйство одной?
— И не говорите, отче. — Глаза женщины на мгновенье застыли, стремительно заледенели покрывшимися коркой льда горными озерами. — Трудно. Люди… Нас окружают очень разные люди. И не все из них добры. — Красавица тяжело вздохнула. — Иногда жизнь просто заставляет просить… Или прощать, отче. Но сами знаете — просящему воздается. А прощающий не получит зла. Хотя, иногда это… тяжело.
— Тяжело… — Щека священника дернулась. — А ты знаешь, что эти люди про тебя рассказывают? Что ты ведьма, что половину местных мужиков околдовала, что чужих коров ножом и веревкой доишь, а по ночам на шабаш на прялке летаешь?
— Х-х-ым? — На мгновение оторвавшись от куска каравая великанша недоуменно моргнув уставилась на священника. — Ну ты
