Хозяин теней 6 - Екатерина Насута
Воспоминания о школьной учёбе.
— Савелий, я бы хотел попросить твоего совета, — Елизар держался рядом с нами. Записка, которую Орлов передал Геннадию Константиновичу, своё сыграла. И Сереге, и Елизару нашлось место за столом.
Вообще за этими столами было довольно-таки пустовато.
Как там сказал Шувалов? Полсотни? Здесь самое большее — человек тридцать. И держатся они наособицу, кучками. В дальнем углу устроились совсем мелкие, верно, из подготовишки. Их легко можно было узнать по бритым макушкам. Сквозь коротенькую поросль волос проглядывала розовая кожа. И то ли из-за причёски, то ли по какой другой причине, но уши у всех казались одинаково огромными и оттопыренными.
Мальчишкам было неуютно. И ели они торопливо, жадно, будто опасаясь, что еду отберут.
Чуть дальше устроились гимназисты постарше. Кажется, я и кого-то из наших увидел. Точно. Хотел было помахать, но паренек спешно отвернулся, делая вид, что с нами не знаком, и желание налаживать социальные контакты само собой отпало.
— Без проблем, — ответил я Елизару, зачёрпывая борщ.
Борщ был, к слову, хорош. Густой, наваристый. И сметану подавали к нему в отдельных плошках. Ещё были плетеные корзины с крохотными булочками, которые поверху посыпали чесноком и травами. И теперь запах этот, пряный, дурманил.
— Попозже, — Елизар покосился на Орлова и прочих.
Учителя тоже обедали в столовой, но за отдельным столом. Он выделялся белоснежною скатертью и фарфоровой посудой.
Геннадий Константинович, прежде чем занять своё место, прошёлся по столовой. И убедившись, что все-то едят, вытащил часы.
Поглядел на них.
На другие, что висели над дверями. И снова на свои. Нахмурился.
— Не меня ждёте? — громко поинтересовался Ворон, заходя в класс. — Прошу простить, дела задержали… помогал молодым людям постигать тонкости грамматики. Сами понимаете, тем, кто только приходит к нам, порой приходится тяжко.
И улыбнулся.
То есть, это мы его задержали? Интересно. Георгий Константинович ограничился кивком.
— Ничего страшного, — произнёс он сухо. — Я понимаю, что далеко не все способны придерживаться установленного распорядка.
— Увы, есть такое дело. Грешен…
А вот мне категорически не понятно, зачем он уходил. Главное, что недалеко ведь. Из школы вышел, прошёлся к забору и вдоль него. Честно, я подумал было, что он с кем-то встретиться хочет. Но нет. Просто гулял. Туда и обратно. Пять минут постоял, глядя куда-то вдаль. Тьма высунулась на всякий случай, вдруг да кто-то в этой дали стоит. Но нет. Улица была пуста. А Ворон, нагулявшись, взял да и вернулся.
За стол сел.
Ложку взял. Чтоб его…
— Савка, не пялься, — Орлов пнул меня под столом. — Чего не так?
Тут даже и не знаешь, с чего начать, объясняя, чего не так.
— Не понимаю, зачем он уходил, — ответил я шёпотом же. — К ограде прогулялся и потом. Воздухом подышал, а теперь вот… сидит и ест.
— Эразм Иннокентьевич снова увлёкся, — Геннадий Константинович заговорил лишь, когда подали второе.
А вот за раздачу и порядок в столовой отвечали сами гимназисты. На рукавах гимнастёрок их появились широкие белые полосы с надписью «Дежурный». И были парни явно из старших классов.
— Да. Я уже успел понять, что он весьма… увлечённый человек. Только вот проникнуть в суть его экспериментов не удалось…
На второе подали крупные котлеты с картошкой и к ним — квашеную капусту.
Орлов сморщил нос.
— Это…
— Ешь, — Демидов глянул на него с насмешкою. — Или недостаточно изысканно?
— Непривычно.
А вот Димка спокойно принялся разделывать котлету.
— Я предпочитаю рыбу, — Орлов потыкал в котлету вилкой. — И выглядит как-то…
— Обыкновенно выглядит. Жуй.
— Перепелов опять же. Жаркое…
Тьма пробралась к стене, а потому разговор за преподавательским столом был мне отлично слышен.
— … развить дар. Как из искры пламя. Идея, безусловно, прелюбопытнейшая, однако при всём том опасная.
— Чем же? Дарников мало, особенно сильных, а в условиях стремительно меняющегося мира…
— Пахнет мясом, — Орлов поднёс кусочек к носу.
— Может, тебе по лбу треснуть? — поинтересовался Демидов.
— … просто-напросто необходимы! Чем больше дарников, тем сильнее держава.
Политика.
И высокие мысли. Но слушаю, потому что эти вот эксперименты как-то очень уж созвучны с иными.
— С одной стороны вы, Егор Мстиславович, безусловно правы, — Георгий Константинович говорил спокойно, с лёгкой толикой снисходительности. — Но с другой подумайте вот о чём. Дар — это сила. И сила немалая. Дарников обучают с детства обращаться с этой вот силой. Сдерживать её. Применять лишь во благо. И то, вам ли не знать, что случается всякое. И каждый это «благо» применяет по-своему. Да, мир, как вы сказали, меняется. Но к лучшему ли перемены? Дворянская честь, достоинство, кодекс… всё это превращается в пустые слова.
А ведь он прежде не отличался этакой болтливостью.
Дар Ворона влияет?
Кстати…
А если он уходил просто восстановиться? Я, конечно, ничего такого не заметил, но это я… или вот сил набраться? Если странный его дар тоже требует передышки? Всё-таки носить шкуру другого человека непросто.
Или непросто лишь в нашем присутствии?
Точнее в присутствии Демидова?
— … и вот вы предлагаете дать каждому желающему не просто оружие, но оружие невиданной силы. Уравнять, так сказать, не по рождению, но по силе. Однако, как будет использована эта сила? Оглянитесь. Вооружённая камнями чернь то и дело устраивает погромы, бунты, стачки… а дайте им не камни, но дар? Что будет тогда?
А на третье был компот и булки, пышные, круглые, с глянцевыми спинками и чёрными бусинами изюма, что проглядывали сквозь сдобу.
От булок пахло ванилью и летом. И двигаться не хотелось совершенно.
— Полагаете, что только дворянству свойственны понятия чести? — поинтересовался Ворон, тихо так, явно не желая, чтобы разговор их был слышен за пределами преподавательского стола.
— Нет. Я не дурак, Егор Константинович. Я знаю, что меня полагают ретроградом, тем, кто не способен оценить величие задумок и идей, — Георгий Константинович попробовал компот. — Я больше кисель люблю, особенно, когда вишнёвый. Но тут пора яблок, так что ждут нас одни компоты… так вот. Я понимаю. Всё понимаю. И что это крайне несправедливо, когда одни получают всё по праву рождения, а возможности других крайне ограничены. И что мир меняется и этих перемен не избежать. Однако их можно замедлить.
— Зачем?
— Чтобы позволить меняться
