Марица. Исток - Александра Европейцева
Остальные, включая меня и Чефарта, взялись за мёртвых. Мы не говорили. Не было слов, которые могли бы что-то выразить в этом аду. Лопаты были при нас, и мы молча, с тупой, механической решимостью, начали копать неглубокую братскую могилу на окраине поселения. Земля была странной, вязкой, плохо поддавалась, но мы копали, пока спина не ныла, а руки не покрывались мозолями.
Один за другим мы перетаскивали почерневшие, зловонные останки и опускали их в яму. Лиц не было видно, только ужас и тлен. Когда последнее тело скрылось в тёмной земле, мы закидали могилу, и Серан прошептал короткую, универсальную молитву всем богам, которых знал — о покое и прощении.
Я смотрела на грубый холм из странной, вязкой земли, и мысленно просила тех же богов о другом — о том, чтобы те, кого мы только что похоронили, нашли покой, которого были лишены при жизни в этом кошмаре. И чтобы их смерть не была напрасной.
В горле стоял ком. Я вспомнила свой дом в столице — уютный, пахнущий кожей, книгами и яблочными пирогами, который мы с Демитром так старались обустроить для детей. Вспомнила Силу — её звонкий смех, настойчивые заботы и верную службу. Её тело, чудесным образом сохранённое Истоком, лежало сейчас в безопасном месте, ожидая нашего возвращения и шанса на жизнь. А эти люди… Кем они были? Земледельцами, ремесленниками, может быть, такими же проводниками, как Таши? Они строили свои дома, радовались солнцу, растили детей…
Мой взгляд упал на маленький, аккуратно завернутый в чей-то плащ сверток, который мы нашли рядом с телом молодой женщины. Я сама, на коленях, с осторожностью, уложила его в общую могилу. Он был таким крошечным, почти невесомым. Младенец. Ужас сковывал меня изнутри. Да, я видела смерти раньше. Видела, как от болезней умирали дети. Но болезнь — это часть жизни. Ее принять намного легче, хоть сердце и будет ныть в безумной боли еще долгие годы. Но это естественно, как дыхание. Как жизнь. Но это… Этот мир уже окончательно сошёл с ума. Я мысленно, с животной, иррациональной яростью, благодарила всех богов, известных и неизвестных, что ни мне, ни Демитру не пришлось хоронить так Иларию или Аэлиана. Что наши дети были в безопасности, далеко от этого ада. Эта мысль была единственным лучом света в кромешной тьме, сжимавшим сердце ещё больнее.
Тишина, наступившая после, была тяжелее любого гула. Она давила на уши, на душу. Мы стояли у свежего погребального холма. Здесь все началось. Судя по степени разложения тел, именно в этих местах полетел пробный шар. Лёгкий кашель умирающего мира перед предсмертным хрипом.
Я посмотрела на Таши. Она стояла поодаль, её худая фигура сливалась с туманом, и смотрела на то, что осталось от поселения. На пустые дома, на запертых в них «спящих», на свежую землю под нашими ногами.
— Раньше здесь пели птицы, — повторила она своё скрипучее, безжизненное заклинание, словно пытаясь вызвать из небытия тот потерянный мир. — И трава была зелёной. А небо было синим. Таким синим…
Она замолчала, и на этот раз не продолжила. Просто отвернулась и пошла к лошадям, оставляя нас наедине с тяжестью ее слов с мертвой тишиной Иных земель, которая, казалось, вот-вот взорвётся от собственной безысходности.
Глава 20
Безумие демонов
Туман с наступлением темноты не рассеялся, а лишь сгустился, превратившись в ледяную, влажную пелену, которая заставляла коченеть пальцы и пробирала до костей. Остановились мы в странном месте — на краю каменистой гряды, где ветер, хоть и слабый, всё же немного разгонял мрак, а под ногами была относительно сухая, потрескавшаяся земля, напоминающая высохшее русло реки. Рисковать и ночевать в руинах того проклятого поселения никто не хотел.
Пока Демитр и Асталь осматривали периметр, Чефарт и Дао молча, с почти профессиональной слаженностью, принялись обустраивать лагерь. Магия здесь была слишком нестабильна даже для простейших охранных чар, потому полагались на старомодные методы — высокий костёр, выставленные посты и оружие под рукой.
Костер разожгли с трудом — сырые ветви чахлых, искривлённых деревьев шипели и дымились, отказываясь гореть ровным пламенем. Наконец, усилиями Паргуса, щедро сдобрившего хворост горстью магического порошка из своего походного запаса, огонь занялся. Пламя получилось неестественным — сине-зелёным, трескучим, отбрасывающим длинные, пляшущие тени, которые извивались, как живые. Но тепло было настоящим, и мы жались к нему, как мотыльки.
— Как же хочется есть, — мрачно констатировал Серан, роясь в одном из вьюков. — Кто что хочет? Вяленое мясо, сухари, сыр… Или «рагу из тумана с гарниром из отчаяния», как предлагал наш драконий друг.
Чефарт, устроившийся поодаль на своём походном коврике, лишь фыркнул, полируя когти специальным камнем.
— Благодарю, граф, я предпочту свой паёк. У нас в горах припас получше, чем эта армейская сухомятка. — Он достал из походного мешка аккуратно завёрнутый кусок копчёной оленины и плоскую бутыль с тёмной жидкостью. — Виски, кстати, тоже своё. Предлагать не стану — мало.
— Жадный дракон, — беззлобно бросил Паргус, разламывая сухарь и делясь половиной с лордом Каэлом. Тот принял угощение с лёгким кивком.
— Рациональный, — поправил Чефарт. — В отличие от некоторых, я не тратил силы на перетаскивание целого погреба.
Серан, достав из своего немалого запаса вяленое мясо и жёсткие лепёшки, с видом радушного хозяина принялся обходить всех.
— Подкрепись, — он протянул пайку Асталю, который, прислонившись к седлу, чистил клинок коротким, точными движениями. — Ночью желудок требует своего.
Феорильский офицер даже не поднял головы. Его пальцы не дрогнули, продолжая методично водить тряпкой по стали.
— Благодарю. У меня своё есть, — ответил он глухо, не глядя на Серана.
Майор не смутился. Он положил еду на седло рядом с Асталем, как будто не заметил холодного приёма.
— Как скажешь. Но предложение насчёт вахты остается в силе. Первую или вторую предпочитаешь?
— Распоряжения по охране будет отдавать генерал Янг. Ваша инициатива похвальна, граф, но излишня.
Серан хмыкнул, но отступил, пожимая плечами.
Он не стал настаивать — старый солдат понимал субординацию лучше, чем кто-либо. Вместо этого он обошёл остальных, предлагая каждому свою долю провизии. Паргус с благодарностью взял лишний кусок вяленого мяса, лорд Каэл вежливо отказался, предпочтя собственные запасы, а Дао молча принял лепёшку, кивком выразив признательность.
Затем Серан устроился поудобнее у костра, разложив перед собой свой скромный ужин. Он ел неторопливо, с аппетитом бывалого вояки, чьи привычки не менялись
