Отродье мрака - Rotten Apple
К тому же, когда снова миновали Грибные Топи, Фелинн изъявил желание остаться.
— В Гроттхуле теперь правит Альм, — сказал княжеский сын, не подозревавший о том, что произошло с его родной. — Он один из немногих людей, о которых я могу сказать, что они ненавидели меня сильнее отца. Думаю, мне больше не следует туда возвращаться.
Арли ничего не спросил у него и никак не возражал: уж он-то сознавал, каково это — быть изгнанником из родного дома. Когда они распрощались с княжеским сыном и тот скрылся за воротами Фаар-Толи, Арли почему-то не сомневался, что Фелинн будет счастлив. Это читалось в том, каким он вернулся из грибных Топей. На глубинном уровне Арли даже понимал, что Фелинн стремится не к обретению убежища, а к воссоединению с той, в которую влюблён, — в этом павший Служитель теперь тоже кое-что понимал.
На торговом посту Фаар-Толи выменяли немного трута в обмен на Пламя. Арли должен был экономно расходовать силы перед встречей с тем, что жило на Глубинных ярусах. По ходу приближения к Фангекаэльдеру Арли снова перестал спать, а Друзи постоянно мучили кошмары.
— Вы заметили? — спросила как-то Несса. — Мы давно уже не встречали людей-без-огня…
— Они боятся нас? — оживлённо воскликнул Друзи, чьи глаза сильно ввалились за время путешествия. — Они остерегаются Пламени и остроты моих дротиков?
— Либо им просто велели затаиться, — понуро сказал Арли. — Потому что тьма, повелевающая ими, ожидает чего-то… Или кого-то.
О Фангекаэльдере не рассказывают в Раскалённой Цитадели. Место это, служащее вратами в Глубинные ярусы, прослыло напоминанием о туманном прошлом Служителей. Даже сейчас обветшалые стены крепости сохраняют на себе следы гари, а колонны, хотя бы при беглом рассмотрении, кажутся оплавленными. Именно здесь были обнаружены скелеты цвергов с явными последствиями гибели в Пламени. Именно здесь, как считалось некоторыми хронистами, сложил свою голову последний цвергский король.
Все трое молчали, минуя населённые эхом залы с расписанными резьбой стенами. Должно быть, много лет назад резьба оживляла картины в высшей степени героические и примечательные, однако теперь их оплывшие, размазанные черты навевали лишь горечь и мысли об ужасе, постигшем защитников этой крепости. Давно уже не имело значения, чем жили цверги, чему они поклонялись и что ненавидели. Фангекаэльдер навсегда останется гранью между вершинами Тартарии и её низами; чертой соприкосновения цивилизации и обиталища первобытных теней; точкой невозврата из мира мёртвых в обитель живых.
На Фангекаэльдере обрывался и Вьющий тракт. Дальше не было ни единого источника света, ни единого проблеска спасительной видимости, на который можно было положиться в пути. Пропитанный горючим маслом факел выхватывал из темноты древние цвергские развалины, колоннады и галереи, между которыми сновал ветер. Редчайшие шорохи, лёгкие сквозняки, журчание отдалённых ручьёв раздавались здесь так робко, нерешительно, словно боялись нарушить посмертное затишье, с уходом которого это место утратит свой устоявшийся лик.
А когда это произойдёт — случится нечто ужасное.
На второй день после их попадания на Глубинные ярусы исчез Друзи. Арли слышал, как охотник поднимается со своей лежанки и в состоянии, похожем на вялую полудрёму, уходит во мрак. Адепт был уверен, что случившееся лишь сон, но ничуть не удивился, проснувшись и обнаружив пропажу охотника. Бессмысленность поисков казалось ему почти аксиомой.
Друзи лишился близнеца и не сумел достичь мести. Арли сомневался, что подчинение тьме стало для охотника худшей участью, чем жизнь, поражённая гнойником утраты половины себя и сопряжённого с этим чувства вины.
Зов не утихал. Он не мучил Арли, не донимал его ежечасно, но казался размеренным и вкрадчивым, не позволяя адепту забыть о нём. Он обращался к Арли не на словах, он не обращался к нему ни одним из тех способов, которые может использовать для призыва живое существо. Это было нечто вроде природного влечения, раз за разом твердившее адепту: «Ты должен явиться ко мне. Ты должен найти меня, потому что во мне — твоя суть. Ради меня ты перенёс все свои несчастья. Найди меня. Соединись со мной».
Арли чувствовал, что он близок. Лёжа на тюфяке среди развалин цвергского жилища, он чувствовал, как сбоку к нему прижимается Несса. Когда они остались вдвоём, девушка словно дала волю своей нежности. Арли находил её скромность глупой — особенно после того, что она сделала в гостином доме Фаар-Толи, — но ни на чём не настаивал. В его картине мира принуждение к близости, пусть даже в мягком проявлении, шло рука об руку с самыми страшными грехами.
Было темно. Арли не слишком полагался на зрение и приближение опасности вполне мог распознать на слух. А вот девушка так и не сумела избавиться от страха — Арли знал это по её неровному дыханию и тому, как судорожно она налегала на него.
— Мы не должны были оставлять Друзи, — тихо сказала она. — Может, он нуждался в нашей помощи.
— Мы бы не смогли ему помочь, — ответил Арли. — Он ушёл сам.
— Он мог бороться.
— И боролся бы. Если б захотел.
Девушка замолчала. Арли поднял ладонь и возжёг в ней Пламя. Мягкий оранжевый свет пролился на лицо Нессы, оттенил её остренький нос и пряди отросших чёрных волос, спадавшие по бокам лица.
— Ты ведь понимаешь, что идёшь за мной к гибели? — спросил Арли.
— Мне всё равно, — ответила Несса. — Главное, что с тобой.
Арли улыбнулся её беспечности. Пламя в его ладони вдруг исказилось, сделало несколько оборотов вокруг оси и медленно сложилось в крохотный жёлтый цветок с восемью остроконечными, распустившимися в стороны лепестками. Цветок отразился в глазах девушки, пока она зачарованно рассматривала его, не находя в себе слов.
— Язык Пламени, — медленно произнёс Арли. — Кажется, теперь я понимаю, что это такое. Может, понимал ещё до того, как мне сказал о нём Вирл. Это то, что оставил мне наставник Грегори. Это то, что дала мне ты.
Несса едва сдержала слёзы. Так и не сумев ничего сказать, он поцеловала Арлинга и прижалась к нему ещё крепче. Вскоре оба они уснули. На памяти Арли это был самый безмятежный и сладкий сон за очень, очень долгое время.
Они стояли перед Бронном — вселенской пропастью, бездной Тартарии, — держась за руки и ожидая появления врага. Никакой тишины не было уже и в помине. Пламя Арлинга выхватывало из тьмы полуразрушенные домишки, построенные, должно быть, уже в последние годы существования цвергской цивилизации и являвшие явный пример деградации их зодчего искусства.
