Кукла 5 - Мир

— Так что попрактикуемся! Сегодня… будешь у нас, злобной уродливой ворчливой и стервозной бабой!

— Брр! — встряхнулась сестра, и сложила ручки на груди.

Отвернулась от меня в пол оборота, вздернув носик, сделал губки бантикам, и выдала капризным тоном маленькой девицы:

— Нит! Не хочу! — повернула голову, не меня позы и выражения лица, показала язык, добавив слова, уже иным, с скрипучим голосом старухи — Но сыграю! — словно карга многолетняя, старая, с завалинки печи скрежетающая, на глаза не показывающаяся.

Актриса! Профессионал! Покорительница сердец и театров! — и я рассмеялся в ответ. — А так же завалинок и печей, и гроза всех детей!

— Что? — продолжила скрипеть карга, хотя сама сестра, если сдерживается со смеху, и улыбка так и лезет на уста.

— Иного ответа я от тебя и не ждал.

— Ну почему же? Я бы могла предложить иной вариант! Например… старая сгорбившаяся бабка! — сгорбилась она в проходе, говоря все тем же голосом, решив соответствовать обликом словам, и высунув из руки копьё древком вперед, опершись на него, как на клюку. — Внучок, и как тебе не стыдно⁈

— А может дед?

— Да не! — распрямилась деваха, перестав корчить роль престарелой перечницы и начав говорить нормально, поглядывая на древко копья, смотрящее теперь в потолок из перевернутой ладонью к верху руки, — У меня лицо, даже под гримом, даже под пластилином, все равно не мужское! Оно… — задумалась сестрица, навалившись боком на дверной косяк, и убирая копье обратно в тайник, — детское? — взмахнула рукой, глядя на меня.

— Ага, а потому бесполое, и нас друг от дружки трудно отличить по лицу.

Сестренка поглядела на меня, внимательно изучая лицо, о чем-то задумалась, погружаясь в себя, до чего-то додумалась, сама себе кивнула, и сделала вывод:

— Да не, лица то у нас как раз разные! А вот тела, если меж ног не смотреть, одинаковые! Да и то… — стала она водить взглядом по моим рукам-ногами, и торсу с животом, вновь погружаясь в мысли, — есть отличия. Мы… не одинаковые? — вновь взмахнула ручкой, и вновь задумалась, словно бы пытаясь понять, хорошо это, или плохо.

Но на этот раз додумать мысль я ей не дал, и пояснил свой выбор «роли» для сестры и облика для нас обоих:

— Вот именно поэтому, потому, что мы дети, никаких стариков изображать мы не будем. Любой, кто увидит такого «старца», хоть сколько мы ему морщин налепим, сразу поймет, что дело нечисто. Догадываешься почему?

Сестра, вышла из дум, и снова вперила взор в моё лицо. Смотрела долго, внимательно, что-то там изучая, а потом зацепилась за очевидное — за глаза. И сразу всё поняла.

— По глазам все поймет, да?

— Ага, — кивнул я, соглашаясь, — И по их пропорциям к голове.

— Но… можно ведь… надеть платок? — показала она ручками, как будто завязывает на голове косынку, отлепляясь от дверного косяка, и вставая ровно, — Подложить под него что-нибудь… — словно бы поправила она этот невидимый платок, подсовывая под него жмень ваты, — или надеть два три слоя.

— И выставить все лицо напоказ, под обрамлением платка, да? — не согласился я с её предложением.

— Ну можно… неплотно надеть! Аки капюшон! — показала она ручками, капюшон, словно бы накидывая его на голову.

— Вот потому мы и будем вредной, но молодой и уродливой.

— Ладно, — махнула сестренка рукой, и уже хотела уйти, собираться, но тут смекнула, за еще один вопрос, — а почему уродливой?

— А какой еще, может быть низкорослая дама, с кривыми ногами в длинном плаще и пузиком под плащом?

— Эээ… ааа… поняла! — смекнула она, почему все так, и убежала прочь, готовится к параду, подбирая одежду, потроша мамкин шкаф.

А я подумал о том, что мне как бы проще самому все из шкафа взять-достать, чем потом после сестры все нормально складывать обратно, чтобы мать ничего не заметила. А сестра, побежав до спальни, запуталась в собственных ногах, упала в коридоре.

Ругнулась, поднялась, вновь упала! И на этот раз — не нарочно! И передумав идти в спальню, до детской добиралась уже на четвереньках, и тоже, не потому, что хотела поиграть и что-то там проверить, а потому, что ноги решили, что ходить им негоже, и их судорогой трясет, от все тех же проблем с нервами.

И ощущения при этом сестрица испытывает явно… не самые хорошие! И её эмоции, настоящие, и не игра, как и не самые приличные словечки из детских уст — кажется, где-то средь книг, был и сборник матерных частушек! Или… это она просто из художественной литературы, что тоже, явно средь книг попадалась, нахваталась?

Все же я слишком плохо мониторю то, что попадает к ней на чтение! И в основном сужу по обложкам, а там, под коркой с невинным названием «Как построить мост» может запросто оказаться ненавистный сестренкой любовный роман, с описаниями погоды на пять страниц, и платья на десять, да без сюжета! А книга с названием «Систематика поведения общества» может оказаться трактатом философским, к обществу отношения мало имеющему.

Про книги с названиями «Как украсть коня» и «Семьдесят лет биологии» я вообще промолчу, ведь под бесцветной обложкой этих книг пряталось какое-то явное порево, с садо-мазо уклоном — родители у нас шалунишки! И книжки эти вообще-то их достояние, и прячутся они в тумбочке в спальне, где сестренка их сама нашла, изучая вещи предков от скуки.

И она уже взрослая девушка! Так что сама решает, что ей читать, а что нет. И список книг с поревом в её интересы не входит. И у неё от такого уши не вянут, и глаза не текут, как и от книг, полных мата, просто… безынтересно ей подобное, у неё иные цели в жизни.

Так что пусть читает что хочет! Но… рот ей прополоскать мылом все же стоило бы! Одно дело читать, а другое дело делать! И ругаться почем зря, когда уже приступ прошел, и до койки дошла, и всё уже нормально так-то, просто злость на былую боль и слабость берет, и слова матерные так и лезут…

— Да епрать вашу кочерыжку якорем в удила!

Не, не, это явно не то, к чему стоит приучать мою сестреночку!

— Сестрица, смотри что у меня есть! Вот мыло, а вот ведро, а вот вода, мочалка, и твой рот. Сейчас все это совместим!

— Ладно! Ладно брат! Не буду больше матюгаться! Не буду! Честно! — отползла