Былые - Брайан Кэтлинг
Люди Лунного Очага провели уже два дня из ритуала. Пляски продолжатся всю ночь напролет и следующий день. Когда в новых сумерках взошел полумесяц, за барабаны ввалился на заплетающихся ногах Готфрид Дройш. Голый и белый, он казался засохшим деревом, скрипящем в лесу сине-черных волн. Облака светлячков прошивали заросли зеленой люминесценцией и на несколько секунд окрасили его нелепую чужестранность в нечто смутно экзотичное.
Шоле лежала в постели, и он вошел через черный вход. Поставил маленький, но увесистый рюкзак на нижнюю ступеньку лестницы и развязал шнурки. Фимиам заострил его предвкушение. Он разулся, взял рюкзак и поднялся по скрипучей лестнице. Было темно, единственный свет — слабый проблеск под ее дверью. Сегодня особой нужды в таких предосторожностях не имелось, поскольку любопытная парочка, заправлявшая скорняцкой на первом этаже, сегодня где-то исполняла ритуалы в честь своих косматых богов. Тем не менее он крался. Площадка у ее двери застонала, и он знал, что она не могла не слышать, если еще не спит. Отворил дверь. Парфюм ошеломлял, а смешанный с ароматом ее тела — опьянял. В маленьком металлическом подсвечнике горела простая ночная свечка. С жестяного выступа на подсвечнике свисало колечко — крошечная рудиментарная люстра, — а на ней болтались плоские ангелочки, грубо вырезанные из металла. Жар огня ловил лезвия на кольце и все кружил и кружил ангелочков. Свет огня рассылал их силуэты плясать и покачиваться на стенах. Он снял бушлат и поставил рюкзак в ногах кровати.
Она подвинулась на шелковых простынях и произнесла:
— Я так долго ждала.
— Я тоже, — прошептал он.
Разделся и на цыпочках прошел к кровати. Поднял простыню и скользнул к ней рядом.
Она хихикнула и вытянула татуированную руку. Стоило дотронуться до его липкой кожи, как она поперхнулась и отдернулась. Сидрус одной рукой зажал ее горло, а второй — промежность и медленно навис бугорчатым лицом в дюймах от ее устрашенных глаз.
Часы спустя через открытый черный ход пришел Измаил. Поставил маленький, но увесистый рюкзак на нижнюю ступеньку лестницы и развязал шнурки. Фимиам заострил его предвкушение. Он разулся, взял рюкзак и поднялся по скрипучей лестнице. Было темно, единственный источник света — слабый проблеск под ее дверью. Сегодня особой нужды в таких предосторожностях не имелось, поскольку любопытная парочка, заправлявшая скорняцкой на первом этаже, уехала. Запах из их мастерской почти пересиливал фимиам. Он прокрался на площадку у ее двери, и пол застонал. Он знал, что она не могла не слышать, если еще не спит. Отворил дверь. Парфюм ошеломлял, а смешанный с ароматом ее тела — опьянял. Но под его пронзительностью находился сладкий пустой запах мяса.
В маленьком металлическом подсвечнике горела простая ночная свечка. С жестяного выступа на подсвечнике свисало колечко — крошечная рудиментарная люстра, — а на нем болтались грубо вырезанные ангелочки из плоского металла. Жар огня ловил лезвия на кольце и все кружил и кружил ангелочков. Их силуэты плясали и покачивались на стенах. Он снял бушлат и поставил рюкзак в ногах кровати.
Увидел на постели ее силуэт.
— Я так долго ждал, — сказал он.
Разделся и на цыпочках прошел к кровати, поднял простыню и скользнул к ней рядом. Рука протянулась к своему первому, хищному, аппетитному касанию. Постель была мокрой, и вовсе не утонченной гладкости кожи коснулись пальцы. Он в отвращении отскочил. Под рукой что-то шелохнулось в нечеловеческом движении. Он, переводя дыхание, сполз с кровати на пол. В конце концов шатко поднялся и наткнулся на столик, где горела свеча. Медленно вращающиеся тени перекосило, неуклюжие ангелочки ожесточенно зарезвились у стен. На столешнице находились маленький нож для хлеба, а также еда, бутылка вина и два бокала. Он схватил оружие и отдернул простыню, чтобы узнать, что за бестия там ползает. Оно проследило за ним из Ворра? Он чуть не закричал, врезавшись спиной в столик и отправляя тот вместе со всем на пол. Свет потух, и от скрученных простыней раздался отвратительный гортанный вопль, когда он похватал одежду и рюкзак и ринулся из комнаты, скверно свалившись на лестнице, скатившись кубарем и рассыпая впотьмах пожитки. Во рту стояла рвота. Он вцепился в свои вещи и выпал в уличную ночь, нагой и побитый. Нацепил рубашку и промокшие штаны и несся по улицам, желая света, желая, чтобы все это оказалось не более чем самым страшным кошмаром в его жизни.
На полпути его жестоко вывернуло наизнанку. Через двадцать минут он завалился в заднюю калитку и доплелся до прачечной, где зажег лампу. И он, и его одежда пропитались кровью. Он сдернул ее и с брезгливостью швырнул в печную топку. Та еще тлела после вечерней стирки. Он налил прохладной водицы и смыл с дрожащего тела всю кровь. Неужели этому не будет конца? Его мир всегда марала кровь; слава богу, хоть не его собственная. Внезапно одежда вспыхнула и напугала его. Он пришел в серьезный раздрай. В мыслях все еще корчилась омерзительно освежеванная и укороченная тварь, которую кто-то привязал к постели Шоле. Нужно было выпить. Измаил нашел полотенце, завернулся и прокрался в библиотеку. Зажег лампы и налил очень много виски. Снаружи снова полил дождь, и его барабанящее течение было успокаивающим и до странного очищающим. Измаил гадал, кто сыграл эту грязную шутку, чтобы их ужаснуть, и надеялся, что в процессе девушка не пострадала и не перепугалась слишком сильно. Возможно, это дело рук какого-то очередного слуги зла, чтобы нагнать на них страху. Вместе с Шоле он составит список всех тех, кто таил против них обиду, и благодаря своей новой власти отыщет виновника и всех остальных. Часы в гостиной пробили три, и он вспомнил о встрече с Квентином Талботом позже этим утром. Она может стать самой важной встречей в его жизни, и ему не улыбалось идти вымотанным. Он налил еще виски и ускользнул в одну из гостевых комнат. Сирена слышала его шаги и стук двери в спальню, и обрадовалась, что он не возвращается к ней.
Кому захочется проводить встречу, особенно столь важную, в такое богопротивное время дня? Если его пригласят вступить в директорат гильдии,
