Павшая луна: комплект из 2 книг - Джим Чайковски

«Как будто я прошел по кругу и вернулся на то же место, с которого начал».

Рами указал на одну из скульптур, возвышающуюся над морем. Это была женщина в мантии, которая протягивала к берегу каменную чашу. В чаше поблескивала дождевая вода, как будто это была еще одна купальня.

– Богиня Экс’Ор, – представил ее Рами, подтверждая связь между богиней и городом. – Та, что исцеляет хворых и увечных и утешает тех, у кого тяжело на сердце.

Они двинулись дальше, поднимаясь по арочному каменному мостику, одному из десятков, – перекинутому через серебристый ручей, который длинным водопадом низвергался с края утеса. Выше по течению его виднелась цепочка бассейнов, каскадами поднимавшихся вдоль горного склона по всему Экс’Ору – некоторые из них бурлили и исходили паром.

В ближайшем бассейне обосновалось с полдюжины купальщиков. Судя по царящему там оживлению, похотливым стонам и беззастенчивому мельканию голой кожи, понятия «исцеление» и «утешение» трактовались в этих купальнях довольно широко.

Канте отвернулся, но Рами подтолкнул его локтем и, приподняв бровь, многозначительно мотнул подбородком в ту сторону.

– Мы пришли посмотреть, как исцеляются другие, – напомнил своему другу Канте, указывая вперед.

Рами пожал плечами, оглядываясь назад:

– Думаю, все-таки стоит найти время на то, чтобы и самим испытать это на себе.

Канте заподозрил, что речь идет не просто об оценке целительного действия различных ванн.

Шедшая впереди них настоятельница Шайр указала на следующий мост:

– А впереди – наши знаменитые кровавые ванны.

Они последовали за ней к багровому ручью. Отклонившись от края утеса, она повела своих подопечных вверх по тропинке, змеящейся между деревьями вдоль его темных вод. По мере их продвижения деревья становились все выше и толще.

– Это самая древняя из наших талниссовых рощ, – сообщила им настоятельница Шайр. – Она охраняет наши священные купальни.

Немного дальше ручей разделялся в семи направлениях, вытекая из больших черных бассейнов, малиновая вода в которых источала пар. Это и были те знаменитые источники, что питали кровавые купальни. Некоторые из них располагались прямо под древесным пологом, и поверхность воды в них была усеяна опавшими лепестками. Другие прятались внутри мраморных павильонов – от простых до богато украшенных.

Настоятельница Шайр провела их к павильону, который представлял собой довольно примитивное сооружение из мраморных плит, покрытых слоями мха и лишайника. Он выглядел самым старым из всех.

Она первой нырнула под низкую притолоку дверного проема. Все трое последовали за ней. Внутри было душно и тепло, но воздух, хоть влажный и густой, казался странно легким. Пряный аромат, витавший в воздухе, был здесь более резким – настолько сильным, что ощущался даже на языке.

Бассейн внутри был выложен мрамором, ступенями спускаясь в темные воды, где отмокал одинокий соискатель милости богини Экс’Ор. Другой, как видно, уже получил свое – он сидел на краю, болтая ногами в воде.

– Эй! – поперхнулся Мёд, поспешно опуская свои голые телеса в воду. – Хоть предупреждайте, когда входит дама!

Сидящий в бассейне Шут ухмыльнулся, хотя и несколько натянуто.

– Не обращайте на него внимания. Мой братец надеялся, что сюда забредет какая-нибудь молодая девица, пока он торчит там, выставив свой товар напоказ, будто какой-нибудь лавочник.

Мёд погрузился еще глубже, словно желая утонуть.

– Как нога? – спросил Канте.

– Сам посмотри.

Шут поднял из воды свою культю. Конец ее был покрыт чем-то вроде тонкой сетки. Извивающаяся пиявка в черно-малиновую полоску упала с нее обратно в воду.

– Держи конечность под водой, – предупредила настоятельница Шайр, неодобрительно нахмурившись. – Пусть вульнусы делают свое дело.

– Если я буду мочить свои булки в этой красной воде еще дольше, они сморщатся, как две волосатые…

– Еще четыре дня, – твердо сказала женщина. – Если ты хочешь, чтобы к одной из половинок твоей задницы была приделана и остальная часть ноги.

Шут что-то проворчал, но опустил культю обратно.

Настоятельница повернулась к ним:

– Как вы можете видеть, один из наших пациентов несколько раздражен, но чувствует себя хорошо. Вульнусы и эти воды помогут ему полностью излечиться. С их помощью такие раны заживают вдвое быстрей.

– Поразительно! – произнес Фрелль. – Как это действует?

– Это одной только богине известно. И вульнусы, и эти воды существуют здесь дольше самого Клаша. Однако алхимики изучали и то и другое. Вульнусы удаляют омертвевшие ткани, способствуя здоровому росту. Вдобавок считается, что вода и выделения этих пиявок еще больше способствуют заживлению тканей.

– А что с моим отцом? – спросил Рами, и его прежний беззаботный тон теперь был отягощен беспокойством.

Настоятельница Шайр глубоко вздохнула:

– Некоторые раны не под силу даже вульнусам, и наши воды тоже неспособны их исцелить. Я отведу тебя к нему.

Она вывела их обратно. Канте обменялся встревоженным взглядом с Фреллем. Тихан пытался заверить Рами, что обуздание Маккара не нанесет долгосрочного ущерба. Тем не менее клашанский принц не желал верить Тихану на слово – особенно учитывая тот факт, что эта фигура веками фальсифицировала свое присутствие. Даже у Канте имелись свои сомнения.

Настоятельница повела их по другой тропинке к самому богато украшенному павильону – с изваяниями богов и богинь, увенчанных золотыми коронами. Мрамор здесь был отполирован до первозданного блеска. В тени древней рощи он почти светился.

А еще окружающие этот павильон садовые тропинки так и сверкали доспехами десятков имперских патрулей. Сопровождаемой принцем Рами группе было позволено беспрепятственно пройти к нему.

Когда они подошли к высоким золотым дверям, два стоящих перед ними паладина без слов расступились, давая им пройти. Канте невольно опустил глаза, представив себе участь императорских паладинов на вилле Оракла.

Настоятельница Шайр с поклоном впустила их внутрь, позволив Рами побыть наедине со своим отцом. Фрелль поклонился ей в ответ.

– Спасибо вам, мать-настоятельница! Думаю, мы сумеем вернуться в императорские покои без вашей помощи. – Он мотнул головой на стражников. – Тем более что у нас достаточно сопровождающих.

Шайр улыбнулась, хотя улыбка эта стала немного грустной, когда она заглянула внутрь.

– Жаль, что мы больше ничем не можем помочь.

Канте охватило чувство вины. Настоятельница и ее сестры проявили исключительную доброту, а их группа ответила на такое сострадание бессовестной ложью.

Он поспешил скрыться в павильоне вслед за Фреллем и Рами.

Помещение внутри сверкало золотом и выглядело так, будто его отделали буквально вчера. Вдоль стен горели фонари. Император сидел в большой круглой чаше, погрузившись в нее по пояс. Его нагота была скрыта под плащом, который ниспадал в малиновую воду и распростерся по мрамору по соседству с ним. Тем не менее это не добавляло пациенту никакого величия. Подбородок Маккара уперся ему в ключицу, с губ стекали две струйки слюны. Волосы у него намокли от пара и прилипли к черепу.

Единственная сиделка, приставленная к императору, опустилась на колени рядом с красной чашей, помахивая маленьким серебряным кадилом в форме крошечной лодочки, в котором курились целебные благовония.

Канте знал, что ее усилия окажутся тщетными. Источник недомогания императора стоял прямо у того за спиной. Тихан предпочел не рисковать, готовый в любой момент подправить свои обуздывающие чары, чтобы и дальше держать императора в подчинении и под своим полным контролем. Он кивнул им, когда они вошли.

Рядом с ним с мрачным видом стоял Пратик.

Рами пересек комнату и опустился на колени. Намочив в чаше руку, осторожно вытер с губ отца струйки слюны.

Тихан торжественно прошептал сиделке:

– Сестра Лассан, не могли бы вы оставить Рами с отцом наедине? Я дам вам знать, если нам понадобится ваша помощь.

Она поднялась, подхватила свое кадило, поклонилась принцу и тихо покинула павильон, закрыв за собой тяжелые двери.

Когда сиделка ушла, Рами хмуро посмотрел на Тихана:

– Сколько нам еще поддерживать этот бессовестный обман? Ты сам сказал, что потребовалось пять десятилетий, чтобы добиться такого обуздания. Ты не можешь с какой-либо уверенностью сказать, какой ущерб это наносит или какими возможными последствиями чревато подобное обращение.

Фрелль нахмурился – но не из-за брошенных