Капсула бессмертия - Бильжо Антон

Кто-то запустил ядовитого газа в его тайные норы.

Они хотят, чтобы Герман стал одним из них, хорошо… Он поискал радио и остановился на «Шансоне», где пели про несгибаемых мужчин и фатальных женщин, про дружбу до скамьи подсудимых и любовь до гроба.

Уже при выезде на Симферопольское шоссе зазвучали продирающие до костей слова:

Герман подумал, что шумозащитные панели ведут его вперед, как красные флажки. Свернуть и остановиться он уже просто не в состоянии.

Было 12 октября, воскресенье, 17.55. Три раза посигналил при въезде в Nuovo Villagio. Пришлось подождать, пока из зеркальной будки вылезло победоносное недеяние – почти слившийся с пустотой комок камуфляжа.

Это было первое явление Охранника – возможно, он распознал звуки шансона и пошел на своих.

– Вы к кому?

Грузный толстогубый апатичный блондин заглядывал в боковое стекло, которое пришлось открыть.

– К Петру Магнитскому, – выпалил Герман. – А что такое?

– Шлагбаум сломался.

Охранник, порыгивая, продолжал водить ленивым глазом по салону Tigra. «Что ему надо?» – заволновался Герман.

– Какого года машинка?

– Две тысячи четвертого.

– Хорошенькая. И сколько отдали, если не секрет?

– Уже не помню, миллиона два, – соврал Герман.

Наконец, с сожалением отойдя, блондин вручную поднял оранжевую палку. Провожая взглядом Tigra, он наверняка прикинул, как будет смотреться за рулем при открытой крыше и через сколько лет насидит необходимую сумму.

Третьяковский не сразу отыскал дом. Плотные ряды одинаковых трехэтажных строений с плоскими крышами и двумя дверями – одной в палисадник, другой – в разбитый за домом сад, – были разделены прямыми улицами метров по шесть в ширину. Не хватает еще тюремных вышек по периметру.

Наконец найдя нужный номер, Герман остановился. Газон перед кирпичным фасадом, где обычно принимали гостя, замело. Был тот самый мертвый час, когда вот-вот зажгутся фонари.

Он вытащил из машины рюкзак и позвонил в калитку: два длинных, три коротких – четыре коротких, два длинных. Шумелка Спартака? Герман не разбирался в шумелках, но между корешами такое могло быть принято.

Двери открылись, и в желтой горнолыжной куртке с отороченным мехом лисы капюшоном на пороге показался сам Петр.

– Намасте! – крикнул Герман и распахнул объятия.

– Привет, – застенчиво улыбнулся Петр, словно ожидая, что ему сейчас будут аплодировать.

Отворил, однако, нехотя.

– Ну, как я? – полез на рожон Третьяковский.

– Отлично выглядишь.

– Тебе спасибо. – Герман огляделся. – Мы ж не будем во дворе? Сейчас холодно, тем более… – он даже подмигнул, – тем более я все знаю, насчет Нади.

– Какой Нади? – насторожился Петр.

– Ой, ладно, Магнитский, – махнул рукой Герман. – Зачем надо было скрывать? Мне гуру Таня все рассказала. Она дома?

– Кто?

– Да Надя, кто…

Петр покачал головой, словно по-доброму усмехнулся собственной доброй выдумке.

– Что такого-то, – снова взвился Герман. – Я хотел вас обоих отблагодарить. Вы мне жизнь вернули.

Магнитский внимательно посмотрел на него. Посмотрел лукавым прищуром белого карлика, на ресницы которого падал снег, снег красиво блестел и в густом мехе мертвой лисы. Он был такой чистый и свежий, как может быть только предательски пустая оболочка.

– Ладно, – сказал Петр. – Герман, только я тебя прошу недолго. Нам завтра рано вставать.

Третьяковский кивнул и по пути к дому наложил руку свою на его плечо.

– Привет. Выглядишь просто офигенно.

В прихожей их встретила Надя. Вот она – жемчужина в раковине, устрица в собственном соку. На ней домашний плюшевый костюм нежнейшего перламутрового цвета. Немного помятая после кровати, теплая и совсем не такая напряженная, как в аэропорту, она лениво подошла к старому другу и обняла его.

Петр, сняв куртку и набросив шлафрок, провел гостя в просторную комнату с большим застекленным камином-аквариумом, с белой шкурой медведя на полу и обширными окнами, символизировавшими свободное и комфортное наблюдение за явлениями природы. Хромированная витая лестница вела на второй этаж. В отделке помещения были использован ясень, камень, металл – исключительно натуральные материалы. Неповторимый воздушный стиль создавал ощущение легкости и незамутненности бытия.

– Как у вас хорошо, – сказал Герман. – Ребята, ну, почему надо было все скрывать?

– А как еще мы могли вытащить тебя из ямы разочарования? – разомлел Петр. – Хочешь бурбон? Надя говорила, ты любишь.

– Я бросил.

– Гермашечка, – она снова повисла на нем, прижавшись своими крепенькими бедрышками. – Как сердечко твое?

– Лучше.

– А если бы мы тогда не провели обследование, представляешь, что было бы. – Надя запрыгнула на диван с ногами в полосатых носках. – Ну, давай рассказывай.

– Может, все-таки сделаешь нам зеленого чаю, – предложил Петр.

– Конечно, дорогой.

Вскочила и метнулась на кухню. Хорошо он ее вымуштровал. Кажется, они были счастливы, вот что.

– Это лав сит? – спросил Герман, показывая на двухместный диван из пятнистой коровьей шкуры, стоящий перед камином.

– Чего? – улыбнулся Петр.

– Не важно.

Герман плюхнулся в кресло с широкими подлокотниками, поставив рядом с собой рюкзак. Тут воняло все теми же сандаловыми палочками.

– Вы, наверно, телевизор смотрели или что-то в этом роде?

– Ну да. Сериал. – Петр взял тяжеленькую кочергу, открыл камин, пошуровал дрова. – «Настоящие детективы», не видел?

Бывший старший копирайтер трагически мотнул головой.

– Не успел.

– Расскажи, как ты понял вообще? – вдруг спросил Петр.

– Что понял?

– Насчет тамплиеров.

– Блин, ну… – Герман завел глаза куда-то под потолок. – Как я раньше не понял, вот вопрос.

– Да, – согласился Петр. – Ты был полностью очарован своей персоной. Даже странно. Серега был уверен, что ты в первый же раз нас раскусишь. Идиотский карнавал. – Герман прижал кулак ко рту, изображая, что поперхнулся смехом. – А чего ты с Таней не остался? – продолжал выспрашивать Петр. – Надя сказала, ты ей понравился.

– Не знаю.

Третьяковский вздохнул. Петр засмеялся.

– Ну, может, и правильно, у нее только самые упертые остаются.

– Да, – согласился с блаженной улыбкой Герман, не совсем его понимая. – Да…

Они помолчали. Копирайтер потеребил подбородок, как будто что-то вспоминая.

– Кстати, Таня говорила, ты какие-то книги там по психологии пишешь.

– Он пишет диссертацию, – на пороге с китайским чайным столиком в руках появилась Надя. – Уже пять лет. Это у него хобби такое.

– Про что диссертация?

– Лечение депрессии: терапия розыгрыша, – как от зубов отскочило у жены, которая, кажется, была глубоко посвящена в дела мужа.

– Надь, можно я сам расскажу? – Петр, засмущавшись, принял чабань с гайванью и инструментами для церемонии, поставил все это на медвежью шкуру.

– То есть, – усмехнулся Герман, – я, типа, был подопытным?

– Не подопытным, а исследуемым. Твой случай у меня будет описан. А ты что, против?

– Нет. Конечно нет.

– Ну, вот и все. Садись на медведя.

Герман слез с кресла и лег на привале перед столиком, возле которого уже разместились с хорошо раскрытыми тазобедренными суставами в прямых и ровных позах лотоса с удовольствием поглядывающие друг на друга и отражающие это удовольствие Петр и Надя.

– Меня Таня вообще на эту мысль натолкнула, – хвастался Петр, залезая ложечкой красного дерева в душистый пакет с иероглифами и пересыпая листья в заварник.

– Мы ей столько о тебе рассказывали! – подхватила Надя.

– Да. У нее богатый опыт. Она многих на ченнелинг подсадила. Искренне во все это верит, вот что самое интересное.