Мертвые земли Эдеса - Софья Шиманская

Луций заморгал, чувствуя, как слезы склеивают ресницы, и с головой нырнул под меховое одеяло. Жар собственного тела привел его в чувство.

– Доброго утра. Воды принести?

Кожа Луция покрылась мурашками, резонируя с низкими вибрациями голоса Орхо. Он вздрогнул.

Впервые в жизни ему снился Север, и причина была очевидной.

Север ворвался в жизнь Луция вместе с Орхо. Таился в его хвойных глазах. Звучал в мягком акценте каждый раз, когда тот открывал рот. Он пах Севером. А еще полднем, полынью и – горизонтом.

Проклятый талорец манил Луция, заставлял хотеть невозможного…

– Да, воды, – сипло отозвался Луций.

Дождавшись, когда шаги Орхо удалятся, Луций вынырнул из-под меха, наскоро оделся и мельком взглянул на себя в зеркало. Щеки пылали, на лбу блестела испарина. Выглядел он так, будто спьяну пробежал вокруг ипподрома, спасаясь от цербера. По крайней мере, он надеялся, что влажный глянец в голубых глазах можно трактовать как страх.

Вернувшись, Орхо поставил на трипод чашу со свежей водой и с любопытным прищуром осмотрел завернувшегося в плащ Луция.

– Хозяину приснился дурной сон?

Луций не ответил. Он едва сдержался, чтобы не вылить лохань воды себе на голову. Ограничился умыванием – ледяная вода охладила лицо. Она должна была смыть идиотский румянец, который зудел в щеках ядовитым жаром.

– Сходи… – Голос сбился, дрогнули связки. Луций прокашлялся. Дал себе время, чтобы выдумать повод отослать Орхо подальше. – Сходи за яблоками. На рынок.

– У нас есть яблоки, – Орхо покосился на глиняную тарелку.

Яблок у них было полно. Красных, блестящих, сочных.

– За желтыми. Сейчас сезон желтых яблок из Сиазона. – Луций не знал, растут ли в Сиазоне яблоки и желтые ли они. – Их быстро раскупают, надо успеть.

– Ну хорошо, – пожал плечами талорец. Убрал с лица растрепавшиеся пряди, перекинул черную гриву через плечо. – Что-нибудь еще, хозяин?

– Вина возьми. – Луций отошел к письменному столу, уперся в него кулаками и сделал вид, что сосредоточен на документах.

Орхо уже ушел, а Луций так и стоял у стола, пытаясь усмирить дыхание. Вдох – задержка – выдох – задержка. Затем он снова умылся, растер саднящие ладони и растерянно осмотрелся, не зная, куда себя деть. Нужно было смыться, пока Орхо не вернулся с выдуманной миссии.

Светлый просторный атриум Авитусов, украшенный величественными статуями, выглядел так чопорно и по-эдесски, что обуявшая Луция фантазия о бесконечной звездной пустоши нехотя отступила. На завтрак спустился Тиберий. Луций почтительно кивнул дяде, натянуто улыбнулся, сел у широкого мраморного стола и без особого аппетита принялся отщипывать кусочки окорока, рассеянно раскладывая их по краю тарелки.

Он разрывался между желанием забыть о своем сне, никогда больше не воскрешать его в памяти и еще большим желанием нырнуть в него с головой. Самым невыносимым было то, что он чувствовал – прецедент повторится. Образы стояли перед глазами и бередили душу. Оглядываясь назад, Луций с ужасом понимал, что этот сон был закономерным следствием последних недель. Все, что он привык откладывать на склад сознания с пометкой «не в этой жизни», обретало плоть. Каждый раз, когда Орхо говорил с ним на мягком наречии Тала, каждый раз, когда невзначай произносил, что покажет ему истинный Кал’даор, звал в Зен, грозился научить верховой езде, каждый раз, когда он обещал ему Север, Луций все больше хотел этого. Не заметил, как поверил ему, пока не стало поздно. Ящик Пандоры с треском разлетелся на куски.

Всю жизнь он запрещал себе думать о Тале. Всю его жизнь шла война. Он мог бы увидеть пади и равнины к северу от клехтского хребта только в составе легиона, надев алый сагум. И то под пристальным надзором как сын предателя. Не было ему там места. Это была земля из рассказов Илмы, и она не имела ничего общего с его сном. Просто территория, на которой, как и везде, живут люди. Там были города, и горизонт не казался бесконечным. Ну какое горящее небо? Какой холод, который греет жарче меха? Луций – романтичный дурак, который придумал себе сказку.

Орхо не увезет его на Север. На кой ляд ему там изнеженный патриций. Впрочем, на кой ляд ему изнеженный патриций в Эдесе, тоже было непонятно. Почему он продолжал оставаться здесь, притворялся рабом и дразнил Луция странными обещаниями, когда…

– Что случилось, Луций? Ты выглядишь болезненно. – Голос дяди вырвал его из пучины мыслей, и он обнаружил себя сжимающим кубок с легким вином. На тонкой меди появились вмятины от пальцев.

– Все в порядке, просто дурной сон. – Он натянул улыбку и отставил покореженную посудину. Все это время на него тревожно смотрели глаза дяди.

– Что именно тебе снилось? – Тиберий приподнялся над столом, опираясь на руки, и подался вперед.

– Да ничего особенного, – Луций постарался улыбнуться увереннее, жалея, что не придумал ложь получше, – обычный дурацкий сон. Тебе не о чем волноваться.

– Луций, – неожиданно рявкнул Тиберий, – ты сновидец! У тебя не бывает обычных снов.

Луций застыл с нелепой улыбкой на лице.

– Что ты сказал?

– Любой твой сон – это пророчество, – Тиберий едва сдерживал раздражение, – дурной сон – это не шутки! Что это было, Луций?

Луций сглотнул. Высохшее горло саднило. Несколько мгновений ушло на то, чтобы уместиться обратно в собственном теле, после того как слова дяди выбили из него дух.

– Я сделал ошибку в отчете. И во время слушания в Сенате, – ложь хлынула потоком, непроизвольно и естественно, пока в ушах стучала кровь и щеки наливались болезненным румянцем, – Овикула заметил это и продавил свою позицию. Обвинил Публия в подтасовке.

Тиберий выдохнул и тяжело опустился в резное кресло.

– Ты напугал меня. Я думал… – он потер лоб, – не бросайся такими словами, как «плохой сон». Обвинил он, подумаешь… – Дядя сердито покосился куда-то наверх, в сторону покоев сына. – Публий слишком тебя загонял.

– Ага, – от улыбки у Луция начало сводить скулы, – знаешь, дядя, я не голоден. Мне действительно стоит пересмотреть отчет. Схожу, пожалуй, в табуларий, возьму больше документов. Спасибо!

– Пророческие сны нужны, чтобы ты мог избежать ошибок, – громко сказал дядя, когда Луций сорвался с места и бросился к выходу.

Ага, как же.

* * *

Сентябрь оскалился ранним холодом, обещая суровую зиму. В воздухе висела влажная морось. Луций поежился и плотнее закутался в плащ. Высокие дома, ограждающие внутренний двор Лотии, защищали от ветра, но клятая влажность продирала до