Огненная царица - Мэй Линь

Брат мой не выдержал этого взгляда, он давно опустил голову, однако во мне что-то переменилось, мне уже совсем не страшно. Может быть, это душа, которую нашел во мне хэшан Махаяна, душа, которая знает о своем бессмертии и потому никого не боится?

И чему так удивляется бесстрастная владычица? Не тому ли, что вдруг обнаружила во мне эту душу? Если так, мне все равно. Эта душа – моя, и я отныне не подвластна закону Огненной Лисы, мой закон такой же, как у всех существ в Поднебесной, и беспощадное его колесо уже нависло над моей головой. Я уйду не вскрикнув, не вздохнув, не попросив о снисхождении. Уйду и превращусь в песчинку, растворюсь в безбрежном океане космоса.

Брат рядом не поднимает головы. Душевные силы снова оставили его, и я знаю, почему. По правую руку от владычицы стоит палач, а по левую – хранитель Бездны Цунху. Палач полностью обнажен и красив нечеловеческой, неземной красотой. В другое время я бы им залюбовалась. В другое время, когда бы топор в его руке не предназначался мне и моему брату.

Палачи наши, в отличие от человеческих, не скрывают своего лица. Более того, они должны быть полностью обнажены, ибо дело, которое они творят, есть торжество лисьего закона.

А вот Цунху одет по всей форме, приличествующей его должности. Он в длинной хламиде черно-красного цвета. Красный – цвет нашего рода, черный – цвет Бездны. Цунху дана великая власть – по приказу царицы он низвергает в Бездну лис, а если понадобится, то и людей, подобно богу Аиду. Он единственный может переходить границу между мирами, он не мертвый и не живой. Точнее сказать, он – Вернувшийся.

Да, Огненная царица может возвращать из царства мертвых. Точнее сказать, это не совсем царство мертвых, бог Яньлован там не властен. Это особое адское пространство, мы зовем его Бездной, там обитают лисы и другие ужасные чудовища, я уже упоминала о нем. Оттуда можно вернуться, но не подлинным человеком или лисом, а лишь тенью его.

После того как душа человека разорвана, Хоху часто отправляет его в Бездну. Оттуда он возвращается уже начисто лишенный человеческих свойств. Единственное, на что он отныне способен, – это служить хули-цзин. Мы зовем таких темными призраками, тенями, люди называют их бесами.

Когда-то, очень давно, Цунху совершил прегрешение, и его отправили в Бездну. Позже царица смилостивилась и разрешила ему вернуться. Он был единственным лисом, который вернулся оттуда. Мы сказали бы, что он стал тенью, но Тенью с большой буквы. Вернувшись из Бездны, он стал ее хранителем.

Теперь он стоит рядом с палачом. Каков будет приговор владычицы? Нас низвергнут в Бездну сразу или сначала отрубят головы? Мороз продирает по коже. Казалось бы, какая разница – и там и там ты будешь мертв. Однако я бы предпочла почему-то быть мертвой, но целой. Впрочем, все это лисьи миражи. Те, у кого есть душа, не боятся потерять тело. Будем же верить, что прав хэшан Махаяна и что душа у меня все-таки есть.

О, как же не хочется в Бездну!

Мы стоим перед царицей, стоим уже довольно долго, ожидая приказа «На колени!». Лисы нигде, никогда и ни перед кем не становятся на колени, даже перед Хоху. Единственное исключение – смертный приговор.

Итак, сейчас мы впервые в жизни узнаем, что это такое – стоять на коленях. Люди с этим чувством знакомы, некоторые всю жизнь проводят на коленях – перед властью, перед начальством, просто перед сильными и богатыми. Многие находят в этом некоторое удобство и даже удовольствие, но лисы не таковы. Для лиса, вставшего на колени, есть только один путь – смерть.

Мы стоим и ждем. Время тянется бесконечно, и ничего не происходит. Впрочем, нет, не так. Я прислушиваюсь и понимаю, что между царицей и Цунху идет какой-то странный разговор… Вид у нее недовольный, у него – испуганный и смущенный.

– Ты заклеймил его, как я велела? – раздраженно спрашивает царица.

– Да, повелительница, – смиренно бубнит Цунху.

– Это была Великая печать?

– Да, повелительница.

– Значит, он сейчас в Бездне?

Цунху молчит несколько страшных мгновений, потом еле слышно вздыхает:

– Нет, повелительница.

Несколько мгновений, еще более страшных – теперь молчит уже Хоху. Кажется, еще минута, и взгляд ее испепелит незадачливого хранителя Бездны.

– Но кто же изъял его? Кто вернул его в свет? – слова царицы, словно тяжелые камни, ложатся на душу Цунху. На них нужно отвечать, однако отвечать нечего.

– Это были даосы? – даже отсюда я слышу, как скрипнули от ненависти зубы Огненной Лисы.

Цунху вскидывается в страхе.

– О нет, повелительница! То было Последнее Целование, даосы не могли изъять его из Бездны, у них нет такой силы.

– Так, значит, это ты его изъял?

Цунху начинает трепетать.

– Нет, великая царица, как бы я посмел без вашего разрешения?

– Кто же в таком случае изъял его из Бездны?! – в гневе кричит царица.

Цунху трясется, словно осиновый лист, не смея ничего сказать в свое оправдание. Взгляд ее темнеет, глаза становятся черными, как безлунная ночь.

– Ты плохо исполняешь свои обязанности, – говорит она. – Я преподам тебе урок. Хороший урок. Ты не забудешь его никогда.

Она кивает палачу, и в руках того молнией вспыхивает топор. Голова Цунху отделяется от тела и катится к трону царицы. Из обезглавленного туловища вверх бьет кровь. Постояв секунду, тело Цунху безголовым мешком валится на пол.

Царица пальцем манит нас с братом. Мы молча подходим ближе.

– Вы чуть не провалили задание, но Яньлован к вам милостив, – говорит она. – Князь ада доделал вашу работу, учитель Тай мертв. Однако у нас образовалась новая напасть, и вы с вашими шпионскими навыками можете быть очень кстати…

Глаза Юнвэя сияют: мы помилованы! Я же с трудом скрываю отчаяние: все было напрасно, учитель Тай погиб. Ах, лучше бы я сегодня покинула землю, ушла следом за Цунху! Я осталась бы в блаженном неведении, думала, что выполнила свою задачу, вернула долг миру и Махаяне…

Впрочем, нашего мнения никто тут не спрашивает. Мы только орудия – смертельные, смертоносные.

16. Ультиматум оборотней

Мы с наставником Чжаном сидели в убежище. Это был выдолбленный изнутри кусок скалы. Единственный выход запирался тяжелой дверью вроде тех, которые запирают банковские хранилища. Стены убежища были расписаны древними иероглифами, значения которых я не понимал. Однако о смысле их было несложно