Мученик - Энтони Райан
Только когда тяжёлые брёвна барьера начали царапать булыжники двора и поддались под напором толпы, я приказал отрядам двигаться вперёд.
— Строем вперёд! — рявкнул я, и строй в форме полумесяца ответил быстро и дисциплинированно. Мерный топот их сапог разительно отличался от путаного шума алундийцев, возгласы досады или кличи которых быстро сменились криками, когда пикинёры подняли копья на высоту плеча, и, едва расстояние сократилось, выставили вперёд. В соответствии с предыдущими приказами, строй остановился в шести футах от барьера, откуда пикинёры безнаказанно тыкали своим оружием в кишевшую толпу. За несколько мгновений на шипах барьера или между ними повисла дюжина тел. Раненые алундийцы качались и шатались в толкучке среди своих товарищей, их лица потрясённо побелели, и многие даже руку не могли поднять, чтобы зажать кровоточащие раны.
Пока пикинёры кололи со страстью людей, охваченных кровожадностью битвы, арбалетчики наверху продолжали атаковать алундийцев, набившихся в брешь. За время битвы их запас болтов стал истощаться, и они сменили тактику, подтащив над краем бреши дымящиеся котелки со смолой. Я уже знал к этому времени, что ламповое масло более универсально в обороне замка, поскольку его можно выливать на противника холодным, а потом поджигать брошенным факелом или горящей стрелой. Смола же более вязкая, и её нужно добрый час разогревать, прежде чем она приобретёт нужные свойства. А ещё её запасы у нас были ограничены, и потому Суэйн до сих пор воздерживался от её применения. Увидев же смолу в действии, я поймал себя на парадоксальном ощущении: мне одновременно было жалко, что у нас её мало, и глубоко хотелось никогда больше не видеть её применения.
Нельзя сказать, что я был непривычен к крикам горящих людей, но мне показался особенно пронзительным и страшным шум, который поднялся, когда дымящийся чёрный поток полился на плотную толпу. Горящая смола прилипает к открытой коже, прожигает и её и мышцы, пока липкие руки отчаянно пытаются её соскрести. А ещё её жара хватало, чтобы сварить человека в доспехах, даже если смола не добиралась до плоти.
Столкнувшись с непоколебимым колющим забором пик и смертоносным чёрным дождём сверху, алундийский штурм быстро схлопнулся. В задней части толкучки всё больше и больше кричащих, покрытых смолой людей убегало в брешь, а напиравшие вперёд замедлили шаг и в конце концов остановились. Те, кто добрались до барьера, некоторое время продолжали сопротивляться, без особого эффекта отмахиваясь мечами и алебардами от колющих наконечников копий. Один крепкий парень — присягнувший без доспехов, если не считать свободной кольчуги — умудрился пролезть под барьером и пробиться мимо чащи пик. Крича и рубя фальшионом, он прорывался вперёд, пока один алебардщик из второй шеренги не вонзил лезвие в его незащищённый череп. Это был единственный алундиец в тот день, кому удалось поставить ногу на внутренний двор.
— Обычный строй! — выкрикнул я, когда оставшихся самых крепких проткнули копьями, и последние атакующие убежали из бреши. Пикинёры послушно подняли оружие, и три шеренги вернулись на прежние позиции. Помимо раненых шквалом стрел вергундийцев, мы не понесли ни единой потери. Совсем другая история вышла на юго-западной стене, где сержанту Офиле пришлось пустить в ход все свободные силы, чтобы не дать алундийцам перелезть через стены. Тем вечером, когда закончился подсчёт, Эйн вычеркнула пятьдесят два имени из списков роты. Но всё равно, мы удержались, а алундийцы потерпели поражение. Как это всегда водится за солдатами, очень скоро вся рота дала волю своему торжеству, и за́мок сотрясался от криков — поначалу разрозненных, но вскоре превратившихся в знакомый ритмичный рефрен:
— Трусы! — эхом от стен разносился крик, повторявшийся снова и снова. — Трусы! Трусы! — кричалку подкрепляли многочисленные похабные оскорбления и насмешки, по большей части сосредоточенные на одной конкретной теме:
— Скажите своему герцогу, пусть выйдет и сразится с нашей Леди! — крикнул арбалетчик убегающим алундийцам и рассмеялся, пригибаясь от стрелы. — Пошлите его, пускай подыхает, чтобы умирать не пришлось вам, чокнутые ебланы!
Я не мешал этим крикам, зная, что они помогут роте не хуже обеда, и в итоге они сами начали стихать. Когда радостные вопли умолкли, им на смену донеслись смешанные стоны и редкие вскрики алундийцев, оставшихся во рву. Через оставшийся дым я разглядел двигающиеся фигуры, некоторые пытались уползти, а большинство просто вздрагивали и дёргались, как бывает, когда жизнь покидает тело.
— Подниму вымпел переговоров, — сказал Уилхем, направляясь в угол внутреннего двора, где стояло несколько наших знамён. — Пускай приходят и расчищают тут всё.
— Нет, — тихо, но твёрдо сказал я.
Он остановился, удивлённо покосившись на меня.
— Обычай сражений требует… — начал он, раздражённо хмуря лоб, но я его тут же прервал:
— Обычай не помешает им вырезать каждую душу в этом замке, если они его захватят. Трупы заполняют брешь не хуже камней, и вид мертвецов наверняка замедлит атаку всех, кто пойдёт следом. Пускай лежат там, сержант. Больше никаких переговоров.
Не знаю, от отвращения или от уязвлённой гордости, но раздражение на его лице сменилось гневом. Губы сжались в суровую линию, лицо напряглось, он поднёс костяшки ко лбу и едким тоном проговорил:
— Как прикажете, капитан.
Встретившись с ним взглядом, я быстро перебрал в памяти многочисленные примеры того, как вожаки разбирались с неповинующимися подчинёнными. Декин в зависимости от настроения либо избил бы Уилхема до крови, либо просто сломал бы ему шею. Сильда дала бы ему немного покипятиться, а потом успокоила бы его внутренние раны парой тихо сказанных афоризмов. Суэйн рявкнул бы команду заткнуть пасть, а если бы тот не исполнил, то приказал бы его выпороть. Какой бы вариант я ни выбрал, главный урок этого момента состоял в простом понимании, что между мной и этим человеком всё изменилось. Эвадина привела веские доводы о том, почему нужно поставить меня над ним, но это не меняло того факта, что теперь разбойник из керлов будет руководить аристократом, пускай даже опозоренным и лишённым наследства. Время покажет, переживёт ли эту перемену та дружба, что зародилась между нами в тени Эвадины, но она оставалась глубокой.
Моргнув, я кивнул головой в сторону юго-западной стены, где солдаты Офилы перестаивались после хаоса сражения на стенах.
— Возьми Гвардию и помоги перенести раненых просящему Делрику. Вряд ли герцог попробует сегодня ещё раз,
