Мученик - Энтони Райан

Она безмолвно ответила коротким кивком. В её выражении я различил больше, чем просто страх — мышцы челюсти под грязью напряглись, лоб сурово нахмурился. По непонятным мне причинам она заставила себя пойти вперёд, твёрдо решив увидеть то, что внутри.

На нашем пути по За́мку Герцога я насчитал ещё двенадцать трупов. Сначала это были воины, лежавшие у дверей или лестничных пролётов, и я решил, что там располагались их посты. Потом мы нашли слуг. Эти собирались в группы по трое-четверо и лежали в садах или маленьких двориках. Причины их смерти стали очевидными, когда я заметил кубки, лежавшие посреди трио горничных. Я поднял один и обнаружил в нём несколько капель вина, запах был странным и незнакомым.

— Такого я не знаю, — пробормотал я, передавая кубок Вдове. — Вдруг у тебя есть нюх на яды?

Она посмотрела на протянутый сосуд и покачала головой, отказавшись взять его. Стало ясно, что страх уже берёт верх над её решимостью, и, когда мы пересекали внутренний двор и поднимались по самой крутой до сей поры лестнице, я почти ожидал, что она развернётся и убежит. Впрочем, она осталась со мной, когда мы взобрались по ступеням в просторную овальную комнату, в которой я тут же опознал герцогский зал для приёмов благодаря тому факту, что в нём стоял всего один стул — высокое приспособление из дуба с затейливой резьбой и украшениями в центре помещения, облицованного мрамором, а не элегантно украшенного голым камнем, как всё остальное в здании. Шёлковые портьеры с вышитым чёрным медведем на задних лапах — гербом семейства Колсар — каскадом ниспадали из-под сводчатого потолка впечатляющей высоты. Однако всякое впечатление грандиозности сводили на нет тела, лежавшие по всему полу, и никто иная как сама герцогиня, обмякшая и неподвижная у подножия стула. Неохотно подойдя на пару шагов ближе, я замер от пронзившего меня ужаса, увидев, что ближайшие к ней тела значительно меньше остальных.

— Сука, — приглушённо прохрипела Вдова. Повернувшись, я увидел, как она повлажневшими глазами уставилась на уродливое зрелище, и — редкий случай — даже её напряжённое лицо приобрело красноватый оттенок. — Надо же было и их забрать с собой. Эгоистичная сука! — Задыхаясь, она замолчала, закрыла глаза, опустила голову и не пошла за мной, когда я шагнул в беспорядочный круг трупов.

По пышным одеждам я понял, что это самые приближённые придворные Селины и главные чиновники. Плитки пола между покойниками усеивали кубки и чаши, а в воздухе стоял густой аромат яда. Герцогиня Селина в смерти выглядела предсказуемо далеко не столь красивой, как в жизни. Она лежала, глядя незрячими глазами вверх, на соединяющиеся арки, а вялые губы отогнулись далеко от зубов, которые, как мне показалось, блестели неестественно ярко. Сыновья лежали рядом с ней, их лица были милосердно скрыты за складками материнского платья. Я попытался вызвать эхо гнева Вдовы, но не смог. Вместо этого чувствовал только замешательство. Я мог угадать большую часть того, что происходило в этом зале, прежде чем подняли кубки с ядом: клятвы в неизбывной верности, пожелания отдать жизнь в служении истинной форме веры Ковенанта. И всё же, я не мог понять, как мать, или любая другая душа с претензиями на разумность или сострадательность, могла действительно совершить такое.

— Вы им помогли? — спросил я мёртвое, незрячее лицо Селины. — Так подсластили вино, чтобы им легче было выпить? Сказали, что они встретятся с отцом?

— Она сказала, что он ждёт нас.

Я невольно вскрикнул от неожиданности и развернулся на звук, подняв меч в сторону маленькой фигуры, поднимавшейся из-под складок мантии герцогини. Маленькая девочка моргнула печальными, сонными глазами, на её гладком лбу появилась озадаченная морщинка.

— Я только глотнула. — Она уставилась на меня, и её хмурое лицо вызвало узнавание. «Девочка из шатра на берегу Кроухола», вспомнил я. «Дюсинда».

— На вкус было не очень, так что я притворилась. — Леди Дюсинда зевнула и, раздражённо пыхтя, толкнула маленькими ручками ногу матери. — А теперь они все спят и не проснутся.

Потом она кашлянула, и этот звук прозвучал настолько влажно и уродливо, что я опустился на одно колено и поднял её на руки.

— Только глоток? — спросил я, когда она начала клевать носом.

— М-м-м… — пробубнила она, положив головку мне на кирасу.

— Проснись! — сказал я, и, тряся её, развернулся и поспешил к лестнице. — Не засыпай.

— Ты такой крикливый, — простонала девочка. — Как мой дядя. Он всё время кричит. — Она смутно оглядывалась на стены, а я спустился по лестнице, а потом пробежал по внутреннему двору. Вдова бежала сразу за мной. — Мы его повидаем?

— Может, позже. Сначала нужно повидать моего друга. Он сделает тебе лучше. — Дикое путешествие по всё более запутанному лабиринту за́мка вывело нас, наконец, к надвратной башне, где Лайам и Флетчман выпрямились при звуке выкрикнутой мной команды:

— Лошадь! Блядь, нужна лошадь!

* * *

На следующий день герцогиню Селину Колсар упокоили вместе с её детьми в семейном склепе под За́мком Герцога. Погребальные обряды отправлял ортодоксальный священник в соответствии с доктриной Ковенанта, и мне показалось, что это просчитанное и последнее оскорбление женщине, которая умерла за свою веру. Впрочем, то, что она вынудила своих детей и множество солдат и слуг сделать то же самое, умерило мои симпатии. «Они обезумели», сказал умирающий алундийский воин, и он точно говорил правду. Когда вся рота вернулась обыскать за́мок, я лелеял слабую надежду, что семья этого парня чудесным образом окажется живой, но, помимо леди Дюсинды, выживших мы не обнаружили. Не только дети герцогини стали жертвами этой трагедии — мы нашли несколько семейств, как знатных, так и слуг, которые собрались вместе, чтобы встретить свой конец. Безумие, даже вызванное набожностью, всё равно остаётся безумием.

Пожар, бушевавший в северном районе, погасил случайный снегопад на заре. А ещё холод уменьшил обычное неистовство, в которое солдаты непременно впадают, когда город переживает вторжение. За ночь полностью разграбили несколько кварталов и без разбору радостно зарубили убегающих алундийцев, но потом снег заставил прекратить резню. Когда позднее днём погода улучшилась, несколько банд герцогских солдат, отправившихся на поиски добычи, встретились с лордом Элбертом и ротой Короны. Обычно после битвы умелая жестокость королевского защитника снижалась, но не в этот раз. Он потерял половину своих людей при штурме южной бреши, и явно от этого переживания его дурное настроение затянулось.