Морфир Бьёрн - Тома Лавашри

– Молодец, Бьёрн, – сказал рыбак Ари. – Это по справедливости.

Но Гуннар отказался от своей части ожерелья, объявив, что не заслуживает подарка. Странное дело: брат стал меня избегать и долгое время вообще со мной не разговаривал.

Чуть позже в тот памятный вечер я лег рядом с отцом и задал ему один вопрос:

– Кто такой Торстен Медвежья Шкура?

– Знал я такого… в войске, – просипел отец удивленно. – Хороший был парень и… храбрец. И погиб он… в гор… лав… в горной лавине.

8

Я не морфир!

Моя победа над воином вьюги полностью изменила мнение обо мне всех домашних. Теперь со мной общались преувеличенно вежливо, даже как будто с испугом.

Только родители сохранили ко мне нормальное отношение. Мама смотрела прежними ласковыми любящими глазами. А про отца я вообще не знаю, есть ли на свете хоть что-то, что могло бы его удивить. Но все же при виде меня его лицо начинало лучиться какой-то необычной гордостью.

Однажды рыбак Ари, не видя, что я подхожу, произнес слово «морфир». Я даже помню точную дату: это был день рождения моей младшей сестрички – 22 марта 1065 года. Видя, как Ари внезапно покраснел, я сообразил, что он говорил обо мне.

– Гляди-ка, Бьёрн, – как ни в чем не бывало брякнул пастух Друнн.

Значит, для них всех я был морфиром. Эта новость и удивила меня, и напугала, и обрадовала сразу.

Поясню для читателя-иностранца. Морфир – это робкий, пугливый, может, даже придурковатый тип. Часто в семье его стыдятся. А потом вдруг после какого-нибудь невероятного события он «просыпается» и совершает что-то сверхъестественное, часто это бывает месть. С этого дня он становится притчей во языцех, величайшим воином из всех, кто его окружает.

Самым известным морфиром в истории считается, конечно, Снорри, сын Кара. Это был грустный тип, который целыми днями просиживал перед очагом. Его брат, знаменитый воин, погиб молодым, оставив ему свой драккар – самый красивый корабль во всем королевстве. Даже у короля такого не было. Сосед Снорри, Арн Силач, возжелал купить драккар и предложил Снорри мешок золота, но тот не согласился.

Тогда Арн предложил в придачу к золоту земли и одиннадцать лошадей… безрезультатно. Снорри хотел оставить корабль себе, и никто не понимал зачем, он ведь не выходил в море. Был ли он в море вообще хоть раз в жизни?

Арн Силач потерял терпение. Он явился однажды к Снорри с семерыми молодчиками и угнал драккар, ничего не оставив взамен. Братья Снорри, его шурин и еще несколько человек, которые были там, пытались воспротивиться краже, но их убили. Тогда на Арна бросилась жена Снорри, выставив когти, но и ей тоже хорошенько досталось.

Все это время Снорри сидел в доме и даже пальцем не шевельнул – что тут скажешь, тряпка тряпкой, каким все его и знали.

Прошел еще год, и Снорри не покидал своей табуретки у очага. Он почти не ел и произносил от силы одну фразу в неделю. Его можно было бы принять за статую, если бы не запах, который с каждым днем становился все хуже. Ведь с тех пор, как драккар украли, Снорри не мылся.

И вот однажды в начале лета Снорри встал.

– Пойду-как дров нарублю, – объяснил он.

От удивления жена его выронила то, что держала в руках. Все домашние и даже животные в хлеву смотрели на Снорри круглыми глазами.

– Ты кто такой? – спросил его сынишка кухарки.

– Хозяин этого дома, – ответил Снорри, берясь за топор.

Он отправился в лес и стал рубить дрова, десятки деревьев, а потом раскалывать их на полешки. Этой работой он занимался целый месяц, от рассвета до заката. Мускулы у него на руках и плечах округлились, а грудь выгнулась колесом.

Щеки у Снорри порозовели, и он, что удивительно, придумал песню:

Цап-царап, грабь-да-грабь,

Дерево-силач,

Если ты цап-корабь,

Сдохнешь и не плачь!

В середине лета Снорри вдруг резко сменил занятие. Теперь его топор перестал быть инструментом и превратился в оружие. Он метал топор с утра до вечера, и мишени становились всё меньше и располагались всё дальше. Вскоре он уже мог попасть в бабочку с двадцати шагов и разрубить ее пополам.

Упражнениям этим он предавался в чаще леса, подальше от людских глаз. Кроме жены, которая приносила ему поесть, никто не знал, каким ловким стал теперь Снорри.

В один прекрасный день Снорри перешел горы и явился в Хофн к своим двоюродным братьям: в одной руке он держал топор, в другой – заржавленный меч. Увидев Снорри, братья не выказали особой радости, они никогда особо его не жаловали. Но все же пригласили зайти.

– Мне некогда, – заявил Снорри. – Иду к Силачу Арну забирать свой драккар. Пойдете со мной?

Братья из Хофна поняли, что Снорри переменился, и пошли с ним – защищать честь семьи. Все вместе они шли целую ночь и на рассвете явились к Арну.

В его доме еще спали.

– Арн! – крикнул Снорри. – Это я, Снорри, сын Кара. Я пришел за своим добром.

Арн Силач вышел с десятком молодчиков, вооруженных до зубов (а Снорри вместе с братьями были только впятером).

– Иди отсюда, и чтобы духу твоего здесь не было! – заорал Арн.

– Я пришел за своим добром, – повторил Снорри.

Арн в ярости ринулся к нему. На нем была кольчуга, его гигантский топор и знаменитый меч уже пролили много крови.

Но на этот раз он даже не успел вступить в схватку. Топор Снорри пронесся как метеор и воткнулся в широкую грудь Арна – точно в районе сердца. И брошен он был с такой силой, что пробил кольчугу и окровавленное лезвие показалось из спины. Арн Силач умер на месте.

Его молодчики бросились на Снорри, и он мечом в мгновение ока насмерть сразил троих. Остальные в ужасе убежали. Но их изловили братья из Хофна, и никто не ушел живым.

Снорри же забрал назад свой драккар и вместе с братьями отправился в походы, где добыл себе богатство и славу. Он сразил великанов и чудище с сотней когтей.

Он сразил великанов и чудище с сотней когтей

Король Халлорм, дед нашего Харальда, отправлял его с самыми опасными поручениями – скажем, спуститься в ад и вернуться оттуда живым с грудой золота.

Словом, жизнь Снорри превратилась в непрерывную череду подвигов.

Вот с такими героями они сравнили меня, когда назвали морфиром. Тут я, естественно, задумался. И сказал себе: никогда я не был тупоумным, как Снорри до «пробуждения». Немного робким и пугливым – это да. Не слишком умелым в обращении с оружием – признаю. Но я не сидел месяцами, глядя в огонь, вот уж нет!

С другой стороны, я не думаю, что моя победа над воином вьюги сравнится с победой Снорри над Арном Силачом. Снорри укокошил Арна одним ударом и зашиб еще троих в ту же секунду. А я потерпел бы поражение, не помоги мне Гуннар и Дизир.

Конечно, все они ошибаются, никакой я не морфир!

9

Вьюга

На следующий день после моей битвы с белым воином отец проснулся на рассвете. Он попросил отнести его в дальний конец зала. Дизир и Гуннар еще не могли помочь, и нам пришлось тянуть стокилограммовое тело Эйрика на медвежьей шкуре. Мама, немые сестры, моя сестричка Инге – все, кто был еще цел, участвовали в этом предприятии.

В дальнем конце зала отец поднял палец и произнес слова на древнем языке, чтобы отменить заклинание, прозвучавшее три месяца назад. Теперь площадка для упражнений снова стала частью дома: она больше не была волшебным образом отделена. И все мы почувствовали облегчение: мы понимали, что не случайно