Ступени над Бездной. Том 1 - Баобэй Мэйжэнь

Ему пришлось подойти. Хэ Жуй и Хэ Чэн, который до сих пор не смог поймать шустрого Наблюдателя, ускользающего от него в последний момент, при виде юноши напряглись как тетива. Они больше не кривили высокомерные рожи, а скорее неуклюже топтались перед Хай Минъюэ. Такая реакция поразила юношу, и он сказал:

– По велению судьбы я – ваш лидер, – на этом принцы из Байлянь неловко закивали. Хай Минъюэ с неверием продолжил: – И это значит, что вы должны меня слушаться.

Хэ Чэн и Хэ Жуй снова кивнули. Они поверили в блеф Ши Хао всем сердцем!

– И я запрещаю вам обижать Хэ Цзибая, – строго добавил Хай Минъюэ. – Вы пришли на гору Байшань совершенствоваться, а значит, вы должны забыть о своих княжеских титулах. Здесь мы все равны и только наши таланты определят, кто лучший!

– Мы поняли, шисюн, – вдруг ответил Хэ Чэн, который, очевидно, так проникся историей Господина, Рассекающего Ветер, что вознес Хай Минъюэ на пьедестал небожителя. Сам Хай Минъюэ был младше его на четыре года, поэтому обращение «шисюн» было некорректным, но Хэ Чэн, очевидно, принял Хай Минъюэ за человека, который совершенствуется уже лет двадцать и благодаря этому сохранил облик семнадцатилетнего юноши. – Ты только скажи, что делать надо-то.

– Да, я болтовню Бай Шэнси прослушал, – добавил Хэ Жуй без капли раскаяния.

– И я, – крякнул Хэ Чэн с тупой улыбкой.

Закатить глаза, как Чэн-эр, Хай Минъюэ не позволили остатки матушкиного воспитания.

– Хорошо, слушайте меня внимательно.

* * *

Рассказав товарищам свою идею по созданию артефакта, показывающего путь к тому, чего желает сердце, Хай Минъюэ убедился, что создавать его ему придется в одиночку. Хэ Цзибай рассеянно почесал голову, мол, «это мы не проходили», Хэ Жуй на половине его рассказа снова достал зеркальце, а Хэ Чэн едва не прихлопнул Наблюдателя, испугав Хай Минъюэ оглушительным хлопком.

После беседы с товарищами Хай Минъюэ был опустошен. Он отправил их в библиотеку за книгами, которые бы им понадобились, а сам решил отыскать Ши Хао. Когда Ши Хао был спокоен, вокруг него создавалась особая аура, попав в которую все люди чувствовали себя защищенными, как будто спрятавшись за скалой от страшной угрозы. Одного взгляда на Ши Хао хватало, чтобы тревоги Хай Минъюэ улеглись.

Он отправился в павильон Мэйхуа, в котором жили все приглашенные ученики. Решив подождать Ши Хао в комнате, он поднялся по ступеням, но внезапно услышал чарующие звуки гуциня. Хай Минъюэ был близок к искусству и владел разными инструментами, а семиструнный гуцинь был его самым любимым. Мелодия звучала приятно и плавно, играл явно мастер своего дела. Хай Минъюэ повернул во внутренний двор, чтобы поглядеть на музыканта.

К своему удивлению, во внутреннем дворе он встретил Ши Хао, который стоял под цветущим деревом сливы и наблюдал за игрой юноши в светло-бежевых одеждах под крышей беседки. Ши Хао широко улыбнулся, заметив своего верного партнера, и подозвал к себе под дерево.

– Цзин Синь, оказывается, талантливый музыкант, – прошептал он ему на ухо. – Он попросил меня оценить его игру, и я как раз хотел послать за тобой, ведь лучше тебя никто не разбирается в музыке и поэзии.

Розовые цветы над его головой придавали его образу еще больше шарма и делали его лицо бледнее. Никто в глазах Хай Минъюэ не мог сравниться с красотой Ши Хао. Взбудораженное сердце юноши тут же успокоилось от одного его присутствия.

– Мое почтение молодому господину Цзину, – ответил он. – Его музыка подобна песне небесных фей.

– Чист сердцем и возвышен помыслами, – философски изрек Ши Хао. – Этот молодой господин будет хорошим соратником.

– Ты что, уже вербуешь свою армию борцов за справедливость и свободу? – посмеялся Хай Минъюэ, и Ши Хао дернул уголком губ.

– Не смейся, ты абсолютно прав.

– А я буду участвовать в твоем походе за троном Небесного Императора?

– Ты? Непременно. Минъюэ, ты будешь моим самым верным генералом.

Хай Минъюэ засмеялся – он плохо представлял себя на такой ответственной должности, где надо командовать войсками и жертвовать солдатами, как пешками на шахматной доске. Но восхищенный взгляд Ши Хао, направленный точно на него, почему-то стер любые сомнения в сердце юноши. Если Ши Хао скажет, Хай Минъюэ станет.

Вдруг позади них раздались голоса. Звонкий голос девушки восхищался музыкой. Юноши осторожно выглянули из-за дерева. К беседке легкой походкой приближалась принцесса Хэ Сяо, сопровождаемая высоким черным пятном на белоснежном полотне заднего двора. Глаза Чэн-эра были такими же красными, как цветы мэйхуа.

– Я так люблю музыку, – восторгалась Хэ Сяо перед погруженным в молчание Чэн-эром. – Кем я только не мечтала стать, и музыканткой, и танцовщицей, и певицей. Но подобные занятия не под стать принцессе. Принцесса Страны Байлянь должна сидеть в своих покоях и вышивать красивые полотна. А я не люблю вышивать, я люблю петь и танцевать. Молодой господин Ай, посмотри, посмотри, как я танцую!

Принцесса взмахнула рукой и пустилась в пляс, кружась на месте, как искусная танцовщица, развевающаяся ткань ее розового платья следовала за ней плавно, как воды реки Тяньжэнь, создавая завораживающее зрелище. Ее танец олицетворял свободу, которую она так страстно жаждала обрести за неприступными стенами дворца.

Ши Хао и Хай Минъюэ переглянулись. Лицо Ши Хао буквально кричало: «Он сказал ей свое полное имя?!»

Чэн-эр не любил свое полное имя, потому что оно звучало как неприятное, несчастливое выражение, Ай Чэнхэнь, как «ненависть, порожденная любовью». Поэтому он никогда не называл посторонним ни своего полного имени, ни своей фамилии, созвучной с проклятой фамилией короля демонов, которая в последнее десятилетие была у каждого на слуху.

Чэн-эр смотрел пристально на то, как танцует принцесса, но в его взгляде не было холода и безразличия. Ему искренне нравилось смотреть на нее, на то, как смешно торчит ее прическа, будто лисьи уши, и как красиво выгибаются ее руки с тонкими запястьями. Его лицо ничего не выражало, но глаза светились неподдельным восхищением.

В публичном доме маленькому Чэн-эру запрещалось появляться в местах, где отдыхали гости, и чаще всего мальчик сидел в прачечной с уборщиками. Слуги помнили безумства его матери, несколько раз пытавшейся убить ребенка еще до рождения, а потом и вовсе сбежавшей неизвестно куда, и чуть-чуть жалели его, несмотря на отторжение, которое разделяли все работники борделя из-за внешнего вида мальчика.

Из зала доносилась музыка,