Наследник двух Корон (СИ) - Марков-Бабкин Владимир
Почему Лиза его не убила? Я не знаю. Может хотела иметь запасные варианты, чтоб род Романовых не прервался. А, может, действительно не захотела брать грех на душу. Версия так себе, но тоже имеет право на существование.
В общем, сие мне неведомо.
В общем, то-сё, но Санкт-Петербург уже близко. Как говорится, прыг-скок, вот вам и возок.
* * *
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 1 (12) февраля 1742 года.
У вас есть деньги?
У меня нет.
Как-то забыли меня предупредить, что нищим нужно давать монеты. А у меня их нет вовсе. Я не Понтий Пилат на въезде в Иерусалим, но… Я гордо проскакал на рыжем мимо, нищих, но это плохо. Неужели нельзя было сказать? Хорош Корф.
Ему может и всё равно, лишь бы сдать мою тушку, но, мне-то тут жить ещё не одно десятилетие…
Мне вспомнят.
Переврут сто раз, но вспомнят.
И никакое «Оскорбление Величеств» тут не поможет.
Будут тут мчать паровозы, ходить по рекам пароходы, летать воздушные шары, но будут вспоминать, что будущий Царь-батюшка не дал три копейки при въезде в столицу. Сто слоёв ещё добавят. Правды и смысла.
Плохо.
* * *
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 1 (12) февраля 1742 года.
Ближе к центру столицы встреча пошла веселее. Толпились толпы. Звучали звуки. Командовались команды.
Торжество торжественное.
Очень важный Гость.
Внук Петра.
Петер.
Пётр.
Я взмахом руки приветствовал встречающих. Они вторили мне приветствиями и прочими возгласами.
Кто я для них? Уверен, что они и сами не знают. Возможно, что будущий Царь. А, может, и нет. Времена неясные, а перевороты и смены монархов случались так часто, что обыватель, пожалуй, и не упомнит имена всех, кто носил или примерял Корону.
Смутное время, начавшееся со времен смерти Ивана Грозного, в России так и не закончилось, и я в этой Смуте лишь эпизод. Да, у меня есть шанс.
Или иллюзия оного.
Но, удалось же Павлу хотя бы упорядочить эту чехарду на Троне. Возможно, я смогу сделать это и раньше. По существу, чехарда прекратилась (почти) ещё во времена Екатерины Великой. Временной период примерно тот же, что, если даст Бог, предстоит и мне. Но, уже без неё.
— Виват, славный город Петра!
Толпа вновь взрывается оживлением (переходящим в овацию — шутка).
Зря я это сказал. Зря. Прозвучало очень неоднозначно. Я ведь тоже тут Пётр. Конечно, Елизавете донесут тут же.
Ладно, слово не воробей, будем вырубать топором. Почти шутка.
Пока мне топор и плаха не грозят, но язык нужно придержать, чтоб лишний раз не возникало у Императрицы желания его слегка так укоротить. Елизавета будет (если ничего не случится) править ещё двадцать лет.
И вот и Дворцовая площадь и сам Зимний. На площади в каре простроены войска. Лейб-Гвардия и Лейб-Компанейцы.
Со стороны Петропавловской крепости доносится выстрел пушки.
Полдень.
Моё Королевское Высочество Владетельный Герцог Шлезвиг-Гольшинский прибыли в столицу Российской Империи с дружественным визитом.
Пока именно так.
Ура.
— Ура! — кричат войска на Дворцовой площади.
Сама Елизавета Петровна на балконе Зимнего приветственно машет мне рукой.
Ура.
Я приехал.
Даже ковровая дорожка. Всё в лучших традициях.
Навстречу на коне выезжает командующий сим действом.
Воинское приветствие.
Взаимное.
— Ваше Королевское Высочество! Полки российской императорской гвардии для торжественной встречи построены! Капитан-поручик Лейб-Компании генерал-фельдцейхмейстер принц Людвиг Вильгельм Гессен-Гомбургский!
Киваю.
— Приветствую, принц. Это Честь для меня.
О нём я, кажется, читал в той шотландской газетке в Кёслине? «Гессен-Гомбургский» значит он Лине какой-то родственник… Gut! Große gut!
Думаю как говорю, а говорили на немецком. Непорядок.
Разворачиваю огненного коня к войскам и кричу по-русски:
— Здорово, братцы!
Ответное бодро-радостное:
— ЗДРА-ВИЯ-ЖЕ-ЛА-ЕМ-ВА-ШЕ-КО-РО-ЛЕВС-КОЕ-ВЫ-СО-ЧЕСТ-ВО!!!
* * *
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 1 (12) февраля 1742 года.
Императрица смотрела на происходящее с балкона дворца.
Петер приехал. Это хорошо и плохо.
Хорошо, потому что её собственные позиции укрепляются. Плохо, потому что он явно не тот испуганный забитый мальчик, о котором она получала столько донесений. Молодой, красивый, статный, уверенный в себе. По такому барышни будут рыдать и вздыхать ночами.
Доклад командующего.
Петер разворачивает своего огненного коня и громогласно приветствует:
— Здорово, братцы!
Ответное бодро-радостное:
— ЗДРА-ВИЯ-ЖЕ-ЛА-ЕМ-ВА-ШЕ-КО-РО-ЛЕВС-КОЕ-ВЫ-СО-ЧЕСТ-ВО!!!
А вот это плохо. Конечно, ей доносили, что молодой герцог усиленно учил русский и шведский. Но, слишком хорошо он говорит по-русски. Сказано мало слов, но уже ясно, что языком будущий Наследник владеет вполне пристойно.
Ещё хуже, что он может найти отклик в сердцах Гвардии.
Вон как уверенно и красиво объезжает на своём золотом коне, приветствуя построенные полки.
Он им явно нравится.
Нельзя его подпускать к армии.
Никак нельзя.
Меж тем, церемония на площади окончена и Петер, спешившись, идёт по ковровой дорожке к дворцу.
* * *
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 1 (12) февраля 1742 года.
Шетарди стоял в числе прочих почётных гостей в Тронном зале в ожидании герцога Карла Петера Ульриха.
А вот и он.
Свита, всё, как полагается.
Торжественная встреча.
За герцогом несут подарки Императрице.
Скользящий скучающий взгляд. И вдруг…
ТАКАЯ ЗНАКОМАЯ ШКАТУЛКА!!! ШКАТУЛКА ДЕ БРИЛЛИ!!!!!!!!
Ах ты ж…
Шетарди чуть не выругался вслух…
* * *
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 1 (12) февраля 1742 года.
— Ваше Императорское Величество, благодарю вас за приглашение посетить Россию. Это Честь для меня.
Склоняю голову.
Царица кивает в ответ.
— Герцог, рада вас приветствовать в России. «Хорошо ли доехали?» — говорит Она на немецком.
Вновь моя голова склоняется в приветствии.
— О, благодарю вас, Ваше Императорское Величество. Всё благополучно. Россия — прекрасная и удивительная страна, — отвечаю ей на русском.
Дипломатический политес. Но я не мог не отметить, что Императрица с удивлением слушает мою русскую речь.
Тётушка развела руки, мы, как принято, троекратно обнялись. Не перегибаю ли я палку?
Всё может быть. Всё может быть…
* * *
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. МАЛАЯ ГОСТИННАЯ. 1 (12) февраля 1742 года.
Что ж, официальный приветственный обед позади. Мы посидели часик, что называется, «на камеру», в узком кругу, поговорили «о погоде». На «аглицкий манер» всего две перемены блюд. От принимающей стороны была Елисавета Петровна и известный молчун канцлер Правительствующего Сената Алексей Черкасский, так что допущенному со мной к высочайшему столу Берхгольцу и поговорить было не с кем. Зато разговор шел на русском. Выросший в России Фридрих Вильгельмович знал его хорошо и был представлен моим учителем. Чин его был выше, чем у фон Брюммера, к тому же тот с дури показал на днях фон Корфу оспины, за что и был оставлен пока в Ропше на карантине. К нашей радости и его неудовольствию. Ничего, пусть знает своё место. Крамера и Бастиана стороживших мои подарки в столовую не пустили. Я успел перекусить рябчиком с «икрой заморской» и поданными к Токайскому вину профитролями. Ерунда, в общем. Я этим «голубем» и пироженками с грибами и печёночным паштетом не наелся. Не особо стесняясь, я попросил чаю, на что тётушка что-то сказала лакею, заметив, что чай ждёт меня позже. Пришлось пригубить Токайского «за компанию» под внимательным взглядом родственницы.





