Наталья Иртенина - Самозванец

Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту readbookfedya@gmail.com для удаления материала
Самозванец читать книгу онлайн
Иртенина Наталья
Самозванец
Иртенина Наталья
Самозванец
Осторожно!
Очень злая карикатура.
Нервных просят не читать.
Руки обнимают гладкое, как шелк, теплое, как женский бок, и твердое, как камень, Нечто, упирающееся в спину. Ноги скованы неподвижностью, можно лишь перенести вес с одной на другую. Опуститься на твердь нельзя - Нечто не позволяет сделать это, выворачивая руки в плечах, как на дыбе, при малейшей попытке сползти вниз. Не ограничена в движениях лишь голова, ее можно поворачивать из стороны в сторону, откидывать на Нечто и опускать на грудь, когда становится больно смотреть на мир. Можно также закрыть глаза. Но от позора все равно не уйти. Нечто не отпустит. Оно будет длиться три дня и три ночи.
Нечто ему "даровал" судебный вердикт.
Идентификационный номер приговоренного - 1102397542108 -СИ. Другие личные данные: имя - Элиот Рогофф; возраст - 28; род занятий - отсутствует; социальное обеспечение - стандартное, счет № 247809563109 - ко/и; привилегии - отсутствуют; гражданство - русское.
Вердикт суда - гражданская казнь.
Нечто - это позорный столб.
Казнимый в сотый раз обвел тревожным взглядом место, выбранное судом для исполнения приговора - наказания общественным презрением. Обыкновенный бульвар, каких в гигаполисе - что полосок на тельняшке. Много зелени, много солнца и предостаточно тени, собирающей в жаркие дни муравейник праздного люда.
Но сейчас не жарко. И это хорошо.
Фонтаны плещут мерно и звонко. Скамьи из того же теплого синтетического камня, что и столб для казни, заполнены лишь наполовину. Но принимающему позор и того достаточно.
Полдня казни позади.
Изощренная кара. Не для любого - для него. Любого к позорному столбу не приговаривают. А в его случае столб доказывает, сколь добросовестно и с каким знанием предмета подошли к делу обвинители, обрекшие его на трое суток гражданского презрения.
Рогофф был Писателем.
Сейчас это видели все, кто проходил мимо позорного столба. На груди казнимого - табличка длиной в фут, на ней большими буквами таращится на белый свет слово - ПИСАТЕЛЬ. Рогофф, едва увидев на себе этот атрибут казни и прочитав справа налево перевернутые буквы, залился краской. От таблички разило бесстыдством. И не в факте клеймения бранным, с точки зрения судей и обвинителей, словом бесстыдство это заключалось. А в той вульгарной откровенности, с какой табличка являла всем и всякому его Писательство.
Ибо Писательство кричит лишь плодами своими, но само свершается в молчании и уединении от мира.
Так полагал Рогофф, последний на земле Писатель.
Не прав, совсем не прав был рогоффский идентификатор с отсутствующим родом занятий. Просто-напросто о таком занятии как Писательство никто не слышал уже лет сто или даже сто пятьдесят. Знают лишь, что были когда-то такие Писатели, мрачные личности, всегда чем-то недовольные, чего-то от других требующие, сердца глаголом жгущие - ну прямое же насилие над суверенностью человеческой. Властителями дум были, тайным психологическим оружием владели. Только вот секрет оружия своего Писатели унесли с собой в могилу. К великому благу людскому.
Мало того - превыше царей и президентов себя ставили, совестью народа величались, бессмертием мнили собственное самозванство. Да вот повывелись. Вымерли бессмертные.
Это все, что знают ныне о Писателях. Черным, мутным туманом заволокло память о них. И даже Рогофф, последний из Писателей, не ведает всего о собратьях своих, давно ушедших в тень времени.
Гуляющий праздный люд оглядывает казнимого хмуро, с опаской и недоверием. Иные шарахаются в сторону, присмотревшись к бесстыжей табличке с ПИСАТЕЛЕМ. Многие и вовсе не смотрят, намеренно или действительно не замечая, будто и нет здесь никакого столба с выставленным на общественное поругание ПИСАТЕЛЕМ.
Рогофф затравленно молчит. Взывать и увещевать не хочется ему, лишнее внимание к бессовестной табличке привлекать - особенно. Рогофф стоит безмолвно, бездвижно. Памятником замученному Писателю стоит Писатель Рогофф, только жмурится на солнышке и тихо вздыхает.
Время от времени к нему подходили. При каждом таком приближении Рогофф вздрагивал и напрягался, подсознательно ожидая удара. Ожидания битья до сих пор не оправдывались, но словесное поношение терпеть было гораздо хуже. Уж лучше бы просто били. Молча и не плюя в душу.
Со стороны стоянки пегасов к столбу торопливо приближался молодой человек в унифе Департамента образования, с блоккейсом в руке. Еще издали прочел ПИСАТЕЛЯ, резко остановился, платком вытер пот со лба и тем же быстрым, суетливым шагом подошел к казнимому. Осуждающе посмотрел в глаза Писателю и нервно вопросил:
-И не стыдно вам?
Ответа дожидаться не стал. По-бабьи покачал головой в укоризну, поправил жесткое жабо, напоследок зыркнул на Писателя совсем уж как-то по-эльфиному криво и заторопился прочь.
Но своего нервный чин добился. Рогофф был чином уязвлен. Впрочем, как и во всех предыдущих случаях близкого контакта с мимохожим людом. Рогофф действительно испытывал стыд. И не только из-за таблички. А отчего и почему - неясно. Прежде такого никогда не случалось. Тем, что Писатель, гордился. Негромко, про себя, никого не вовлекая в орбиту той гордыни, смиренно принимая свой удел и крест, - а все-таки гордился. А что Писательство может быть бесстыдством, сродни оборванству или болезни мизантропии, еще два дня назад счел бы оскорблением и непременно попытался набить морду тому, кто осмелился бы сказать эдакое. Чтобы потом, с разбитым в кровь лицом, уважать себя за решительные действия.
Но сейчас... Сейчас Рогофф смятенно доискивался до причин собственной моральной слабости, напугавшей его более, чем даже вердикт о трех сутках позора.
В воздухе шумно и весело просвистели пегасы. Рогофф устало поднял глаза. Около дюжины летунов заходили на посадку. Из них тугими, упругими волнами изливалась рокочущая музыка. Кабины украшены игрушками, надувными фигурками, лентами. Недавно вошедший в моду древний обряд спаривания, по-старинному --свадьба. Рогофф тяжело выдохнул, переступил с ноги на ногу. Только этого не хватало.
Через несколько минут со стоянки пегасов на бульвар хлынула веселая толпа. Два профи в логотипах Матримониального агентства целились в нее с боков голографами, запечатлевая событие. Вскоре Рогофф увидел и спаривающихся. Парень в черном блио нес на руках утопающую в белоснежных воланах девушку. Пестрящее нарядами собрание дружно поддерживало его усилия ликующими возгласами. Юноша, видимо, быстро приустал тащить на себе подружкины прелести и шел, покачиваясь. Запыхался он ровнехонько у позорного столба и стал, как вкопанный, не выпуская ношу из рук, громко дыша.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});