Человек, который видел антимир - Илья Иосифович Варшавский
Он не дал мне договорить и так заорал, что я даже вздрогнул:
– Довольно! Я уже сыт вашими рассуждениями по горло! Есть заключение экспертизы. Она скончалась от удара по голове. Это уже не иллюзии. Скажите лучше, куда вы спрятали топор?!
– Я же вам уже объяснял. Программа была составлена на двоих. Мне хотелось проверить реакцию постороннего человека. Она согласилась быть старухой. К несчастью, она оказалась слишком реактивной. Разве вы не знаете, что, если человеку в состоянии гипноза внушить, что его жгут раскаленным железом, у него на теле появляются настоящие ожоги? Я готов нести ответственность за то, что произошло, но это несчастный случай, неизбежный во всяком новом деле.
– Куда вы спрятали топор?
Увы, у него полностью отсутствовало всякое воображение. Он только и мог, что постоянно бубнить про топор. Такой следователь мне был не нужен. Я стер эту интермедию и опять ввел в программу Порфирия Петровича. Его манера вести следствие больше щекотала нервы.
Приходилось торопиться, потому что скоро начинались соревнования по фигурному катанию и мне хотелось почувствовать себя Габи Зейферт, а до этого еще – Бонапартом после взятия Москвы.
Однако мои планы расстроились. Пришел дежурный врач и сказал, чтобы я прекратил эту игру и поставил стулья на место, так как пора уже спать.
Тупица
В зал логического анализа Академии Познания я попал только к вечеру, когда там уже было совсем мало народу.
По существу, сегодня здесь должна была решаться моя судьба. Я дал себе слово, что, если последняя попытка создать теорию распределения антиматерии опять закончится неудачей, я меняю профессию – увы! – уже третью по счету.
Никто меня к этому не принуждал, но глупо было дальше тратить время на деятельность, не приносящую никакой пользы обществу.
Мне не хватало новейших данных, полученных за последний месяц, и, раньше чем приступить к анализу, я опустил перфокарту в приемник электронного библиографа.
Через минуту в моем распоряжении были результаты всех экспериментов, проведенных земными институтами и орбитальными космическими станциями.
Теперь оставалось проверить, насколько моя гипотеза объяснила все, что получено опытом.
Я не люблю новейших логических машин, построенных на базе биоэлементов.
В их сверхбыстродействии и безапелляционности есть что-то неприятное. Мне иногда кажется, что каждая такая машина обладает какими-то чертами индивидуальности, иногда просто отталкивающими. Не так давно одна из них разбила все мои честолюбивые мечты лаконическим и суровым приговором: «Чушь».
Мне гораздо больше по душе неторопливый ход рассуждений стареньких автоматов-анализаторов. С ними легче переживать неудачи. Они только подготовляют материал для выводов, которые делаешь сам. В таких случаях никто не мешает тебе немного подсластить пилюлю.
К сожалению, моя любимая машина была занята. Какой-то юноша, сидя за перфоратором, яростно стучал по клавишам. Рядом с ним лежала горка карточек с ответами – не меньше сотни штук. Мне впервые приходилось видеть здесь человека, которого интересовала такая уйма проблем.
– Простите, – обратился я к нему, – у вас еще много вопросов?
– Один, – ответил он, опуская карточку в машину, – сейчас я отсюда уберусь.
Он взял с лотка возвращенный машиной листок и безнадежно махнул рукой.
– Вот полюбуйтесь!
Я взглянул через его плечо:
ВОПРОС: ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК ГЛУП КАК ПРОБКА, МОЖЕТ ЛИ ОН СДЕЛАТЬ ЧТО-НИБУДЬ УМНОЕ?
ОТВЕТ: МОЖЕТ, НО ТОЛЬКО СЛУЧАЙНО, С НИЧТОЖНО МАЛОЙ СТЕПЕНЬЮ ВЕРОЯТНОСТИ.
– Н-да, – сказал я, – вряд ли стоило…
– Занимать машину? – перебил он меня. – А что мне прикажете делать, если я дурак?
Я рассмеялся.
– Ну, знаете ли, кто из нас не присваивал себе этого звания после очередной неудачи. Пожалуй, из всех метафор эта имеет наибольшее хождение.
– Метафор! – желчно сказал он. – В том-то все и дело, что никаких метафор тут нет. Просто я дурак от рождения.
– Вы сами себе противоречите, – сказал я, – настоящий дурак никогда не считает себя дураком, да и вообще какие в наше время могут быть дураки?
– Ну, если вам не нравится слово «дурак», так тупица. Дело в том, что я феноменально туп. Мне двадцать пять лет, а кроме обязательного курса машинного обучения, я ничего не прошел, да и тот дался мне с величайшим трудом. Профессии у меня никакой нет, потому что я даже мыслить логически не умею.
– Чем вы занимаетесь?
– Да ничем. Живу иждивенцем у общества.
– Неужели никакая профессия…
– Никакая. Все, что попроще, делают машины. Сами понимаете, что в двадцать третьем веке никто мне не поручит подметать улицы, а ни на что другое я не способен.
– Может, вы не пробовали?
– Пробовал. Все пробовал, ничего не получается. Вот пробую учиться логическому анализу у машин, да что толку?! Я и вопроса умного задать не могу…
– Да-а, – сказал я, – неприятно. Это что же у вас, наследственное или результат заболевания?
– Наверное, наследственное. Недаром у меня и фамилия такая – Тупицин. Вероятно, еще предки славились.
– А к врачам вы обращались?
– Обращался. Никаких органических пороков не находят, а глупость, говорят, – извините, еще лечить не научились. Словом, дурак, и все тут! Вот и сейчас: вам работать нужно, а я вас всякой ерундой занимаю.
– Что вы! – сказал я, опуская карточку в машину. – Все, что вы говорите, так необычайно.
– Необычайно! В том-то вся беда, что необычайно. Ведь я, по существу говоря, паразит. Люди работают, чтобы меня прокормить и одеть, а я не вношу ни малейшей лепты в общий труд. Больше того: все знают, что я тупица, и всячески стараются скрасить мне жизнь. Я получаю самые последние образцы одежды, приглашения на лучшие концерты, все деликатесы. Даже девушки кокетничают со мной больше, чем с другими, а на черта мне все это нужно, раз делается просто из жалости?
Он погрозил кому-то кулаком и побежал к выходу. Я хотел пойти за ним, как-то утешить, но тут раздался звонок. Машина кончила анализ. Я схватил карточку. Опять неудача! Моя гипотеза никуда не годилась.
Больше года я провел
