Рэдсайдская история - Джаспер Ффорде
Я должен был признать, что нет. «Бандиты» были более распространенным термином для Homo feralensis, вида диких людей, которые, несмотря на то что относились к категории «паразитов», казались мне довольно миролюбивыми, когда я несколько раз сталкивался с ними.
– Со всем уважением, байки об их детоедстве мне кажутся сомнительными, – отважился заметить я, – с учетом того, что на выращивание ребенка затрачивается гораздо больше энергии, чем получается при его поедании.
– Так ты теперь еще и эксперт в акушерстве? – хмыкнула Банти.
– В теоретической диететике.
– Они дикари, – неодобрительно фыркнул Бальзамин, – приземленные, грубые и невежественные. Я слышал, они участвуют в процессе воспроизводства просто ради забавы.
– Возмутительно, – сказала Банти. – Совокупление без выгоды для общества – совокупление впустую.
– Полностью согласен, – сказал Бальзамин. – Мы с госпожой Бальзамин совокуплялись лишь ради зачатия, и даже тогда мы старались не испытывать никакого удовольствия.
Я не стал спрашивать, как у них это получалось, и Бальзамин продолжил:
– Что насчет нападения лебедей?
Мы все инстинктивно посмотрели вверх. В чистом сером небе ничего не было видно. Лебеди в Восточном Кармине регулярно появлялись каждый день примерно в десять утра и в пять вечера. Они выписывали странный узор в виде восьмерки над городком около двадцати минут, прежде чем уйти.
– В Восточном Кармине на памяти живущих страшнее сломанной руки ничего не было, – не соврал я. Табло со счетом дней «с момента нападения лебедей» давно уже застыло на 999, самой большой цифре.
– Вам действительно повезло, – заявил он. – Всего неделю назад лебедь спустился и забрал малыша в Зеленодоле-в-Долине. Мы должны все время быть настороже.
– Но зачем лебедю маленький ребенок? – спросил я. Бальзамин не ответил, поскольку это не был вопрос, на который можно и должно было отвечать. Большинство экзистенциальных страхов, навязанных нам – молния, ночь, Бандиты, лебеди, злые духи, – не были действительно пугающими, если разобраться даже на самом поверхностном уровне. Неудивительно, что любопытство было так порицаемо. Как говорила Джейн – запуганные люди послушны.
– Я буду присутствовать на дисциплинарном разбирательстве, – добавил он, чтобы продолжить разговор, – поскольку по Правилам, запечатленным в писании и ради обеспечения беспристрастности, расследование гибели заместителя префекта не может проводиться местным Желтым префектом, если она замешана в деле.
Я понял, зачем приехал Бальзамин. Если бы дело было отдано в руки Салли Гуммигут, то она уже признала бы Джейн, Томмо и меня виновными в гибели своего сына. По крайней мере, в присутствии Бальзамина появится хотя бы видимость беспристрастности. Насколько мы понимали, против Виолетты вряд ли будут выдвинуты обвинения.
– И мы весьма благодарны вам за помощь, – сказала Банти, бегло глянув на меня. – Транспорт ждет вас.
Городок
Торренс Краснокрыл изобрел термин «Читерство» и в совершенстве овладел этим искусством. Он начал с поиска лазеек в Правилах, чтобы позволить себе держать рыбок, затем сделал эту уловку доступной всем. Он придумал, как узаконить ношение берета по четвергам и волосы до плеч у мужчин. Хотя его отчасти считали героем, вы не найдете записей о его достижениях. Он живет лишь в негласной и нерегламентированной устной традиции.
Тед Серый: «Двадцать лет среди хроматийцев»
Мы вышли из здания вокзала, и префект Бальзамин резко остановился при виде «форда». Его взбесил не ветхий автомобиль, поскольку почти все машины были моделью «Т» с момента запрета автомобилей во время Третьего Скачка Назад девяносто шесть лет назад. Не будь эта модель «Т» музейным образцом, не подлежащим запрету и, как следствие, объявленным «дополнительным экспонатом коллекции» во вдохновенном порыве читерства, у нас и ее бы не было. Я читал в журнале «Спектр», что в Синем Секторе было несколько удешевленных «испано-суиза», используемых для пахоты, а где-то в Красном Южном Секторе – «остин-аллегро», который возил навоз, и, что удивительно, подходил для этой роли.
Нет, Бальзамина выбесили Мандариновые актеры, сидевшие на платформе без бортов. Оранжевые были, как правило, творческими личностями: художниками, поэтами и актерами, все такое, и считались безнравственными: поверхностными, бесполезными и зачастую несостоятельными – как в финансовом, так и в личностном отношении. Судя по лицу Бальзамина, он считал их немногим лучше Серых или даже Бандитов.
– Я с ними не поеду, – безапелляционно заявил он, – пусть идут пешком.
Он подождал, пока я объясню актерам, что пришлю машину назад за ними, и, пронзив взглядами Желтого префекта, они отошли в тенек козырька над входом на станцию.
– Добро пожаловать в Восточный Кармин, – сказал с водительского сиденья Карлос Фанданго, наш местный Смотритель, – у меня брат в Кривом Озере, служит клерком в зале заседаний.
– Восхитительно, – ответил Бальзамин. – Веди медленно, или с тебя спишут штрафные баллы. И избавь меня от банальных разговоров.
Карлос кивнул в ответ, понимая, что не стоит дерзить префекту. Фанданго технически был Пурпурным, но таким, слабо выраженным. Высшие Пурпурные часто относились презрительно к своим слабоцветным сородичам, называя их просто «синекрасными».
Машина работала на перегоревшем кулинарном жире, и как только мотор ожил, в воздухе разлился запах картошки фри с общественной кухни. После того как я убрал кирпич из-под заднего колеса машины и присоединился на платформе к Банти, мы покатили по перпетулитовому шоссе к городку.
– Это наш линолеумный завод, – показал я на большое здание из красного кирпича, откуда доносилось приглушенное лязганье. – Мы весь Коллектив снабжаем линолеумом.
– Достойная похвальба, – сказал Бальзамин, – и, как понимаю, успехом завод много обязан госпоже Гуммигут. Это правда, что у нее рабочие трудятся по шестьдесят восемь часов в неделю?
– Это так, – воодушевленно подтвердила Банти, поскольку гуммигутовы перегибы всем были известны, – и семнадцать лет без выходных.
– Как она этого добивается?
– Она заставила Совет принять Стандартную Переменную, что отпуском следует называть либо выход на пенсию, либо смерть, – сказала Банти. – Выход на пенсию ощущается особенно приятно, когда честно заслужен, а после смерти кому нужен отпуск?
Префект Бальзамин хмыкнул себе под нос.
– Выдающееся решение неразрешимого вопроса, которое я намерен внедрить. Держать этих бездельников Серых под контролем прямо-таки тягостная задача, которую я понимаю, – фабрика в Кривом Озере производит столовые приборы, и мы часто теряем производительность только из-за характерной лености Серых.
Это было действительно интересно. Не его негативное отношение к Серым, которое было привычным для высших оттенков, но фабрика столовых приборов. У меня в голове был потенциальный план обхода ложечной проблемы.
– Правда? – сказал я, потом включил дурачка: – Но ведь вы не выпускаете ложек?
– Конечно, никаких ложек, – отрезал он, ворча на меня за банальность моего вопроса.
Из-за необъяснимой ошибки в «Книге Гармонии Манселла» производство ложек было запрещено. При последней переписи ложек на одиннадцать жителей по оценке приходилась одна ложка, не считая поварешек и прочей утвари, которая могла за них сойти. Совместное владение ложками было теперь дозволено в качестве Стандартной Переменной, так же как и поедание заварного крема вилкой. Если это Правило кажется вам идиотским, подумайте о перчатках: нам было разрешено их производить, но не носить.
– Если бы моя команда не эксплуатировала постоянно нашу рабочую силу, – продолжил Бальзамин, – весь Коллектив ел бы руками.
Мы остановились на обочине, чтобы пропустить пелотон из трех велосипедистов на велосипедах-пауках[4], которые пронеслись мимо в вихре спиц. На лицах их застыло смешанное выражение сосредоточенности, усталости и страха.
– Ярмарка Бесправилья? – спросил префект Бальзамин.
– Думаю, мы сможем выиграть гонку и пройти дистанцию за час, – сказал Карлос. – Они много тренировались и, похоже, не знают страха.
– Как велосипедисты смогли избежать запрета на зубчатую передачу Третьего Скачка Назад? – спросила Банти, несомненно выискивая нарушения, а не ради
