Красавчик. Часть 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Красавчик. Часть 2

Глава 1

— За волшебством? — переспросил Юрий Григорьевич. — За каким? О чём ты говоришь? Сергей, что конкретно ты от меня хочешь?

Юрий Григорьевич чуть покачнулся, переступил ноги на ногу. Развёл руками. Он посмотрел на меня пристально, будто гипнотизировал. Сан Саныч тоже ожил. Он бросил вопросительный взгляд на моего прадеда, затем снова уставился на меня — настороженно, будто заподозрил в моих рассказах неких подвох.

Тихо «треснула» под чайником остывавшая газовая плита. На улице усилился ветер. Он наклонил к кухонному окну ветви деревьев, с которых вспорхнула мелкая птица.

— Бабушка не говорила, как ты, дед, это делал, — сообщил я. — Да мне и всё равно. Хоть воду заряжай, хоть размахивай руками, хоть заклинания читай — мне без разницы. Бабушка сказала, что ты на такое способен. Значит, ты способен. Тут без вариантов, дед. Бабушка Варя меня никогда не обманывала. Вылечи Алёну, дед. Жалко девчонку. Ей бы ещё жить и жить.

Александров взглянул на обложку журнала.

Я тоже посмотрел на лицо Алёны: на глаза, на губы, на родинку.

Мой прадед по-прежнему смотрел мне в глаза.

— Зачем мне это делать? — спросил Юрий Григорьевич.

Я почувствовал, как ускорило ритм сокращений моё сердце.

Улыбнулся и ответил:

— Потому что ты мне должен, дед. Или ты об этом уже забыл?

Юрий Григорьевич кивнул.

— Забыл, — произнёс он. — Напомни, внучок.

— Теперь ты знаешь, когда умрёшь, дед, — сказал я. — А это значит: вылечишь себя и благополучно проживёшь ещё много лет. Мои родители останутся без твоей квартиры. Первые годы своей жизни я теперь проживу у бабушки. Прости, Сан Саныч. Пока отцу не выделят комнату в семейном общежитии. Если проживёшь лет пятнадцать, дед, то и Сан Саныча подлечишь…

— Ничего я тебе не должен, Сергей, — ответил Юрий Григорьевич. — Даже в том случае, если твоё предсказание сбудется. Тогда я умру. Если немного полежу в больнице, то выкрою ещё полгода. Это в лучшем случае. Но они погоды не сделают. Поэтому прими, как данность: твоя информация о моей скорой смерти интересна, но почти бесполезна. Поэтому подумай и снова ответь на мой вопрос.

Мой прадед приподнял брови и повторил:

— Зачем мне это делать?

— Ну…

Я замолчал.

Заметил, как ухмыльнулся Сан Саныч.

— Кхм. Мы слушаем тебя, Сергей.

Юрий Григорьевич развернул свои руки открытыми ладонями вверх, вновь пошевелил бровями.

— Ладно. Тогда так. Потому что я тебя об этом попросил, дед. Я очень редко прошу: это не по-пацански. Но в этом случае сделаю исключение. Потому что я ничего не предложу тебе взамен, если ты, дед, действительно скоро умрёшь. Что тебе теперь нужно? Деньги? Вон их сколько. Забирай хоть все. Да только зачем они тебе? О родственниках твоих я в любом случае позабочусь…

— Кхм.

Я пожал плечами.

— … Для меня они тоже не чужие люди, дед. Лет через пятнадцать жизнь в СССР станет совсем невесёлой. Моя помощь им точно пригодится. Я к тому времени за границей уже освоюсь, обзаведусь материальными средствами и связями. Вон, Сан Саныча в хорошую иностранную клинику определю. Бабушка «тогда» денег на это не нашла. Уверен, что мне это будет по карману.

Александров ухмыльнулся.

— Я сделаю всё это в любом случае дед, — продолжил я. — Вне зависимости от того: выполнишь ты сейчас мою просьбу, или нет. Но лично тебе… могу разве что мраморный памятник в полный рост поставить. Или сына в твою честь назову, если попросишь. Вот только ты, дед, этого не увидишь. Так что эти мои обещания для тебя сейчас не довод. Вот как-то так, дед.

Я развёл руками.

Юрий Григорьевич нахмурил брови.

— Ну, а зачем это нужно тебе, внучок? — спросил он. — Чем важна тебе эта актриса? Всех людей не спасёшь. Они умирают ежедневно: мужчины, женщины, дети. На всех волшебства не хватит. Я уверен: ты и сам это понимаешь. Ни одно волшебство не даётся задаром. У всего в этом мире своя цена. И у твоей просьбы она тоже есть. Кто её заплатит? Ты? Что ты уже пообещал этой актрисе?

Я покачал головой и ответил:

— Ничего не пообещал. Честное слово, дед. Алёна вернулась в Москву, чтобы умереть. Ничего я о тебе ей не говорил. Я и вспомнил-то о тебе только в этот четверг. Почти случайно. Когда беседовал на пляже с Аркадием о моём внутреннем компасе. Вспомнил… и рванул в Москву. Пока ты ещё жив. И пока жива она. Вылечи её, дед. Сделай доброе дело. Я за него заплачу. Чем скажешь.

Юрий Григорьевич кашлянул, едва заметно дёрнул головой. Его губы дрогнули, но улыбку я на лице своего прадеда не увидел.

Сан Саныч спросил:

— Красавчик, ты решил, что женишься на этой Лебедевой? Да? Задурила девка тебе голову? Влюбился в неё? Вот только я тебе так скажу: выкинь эти мысли из головы. Елена Лебедева теперь знаменитость. Может, она и даст тебе чего… если вдруг поправится. Но потом устроит тебе от ворот поворот. Не её ты уровня птица, Красавчик! За этой Лебедевой бегают женихи и повыгоднее.

Александров скрестил на груди руки.

Я невольно отметил, что Сан Саныч сейчас уже не походил на своего сына: от Аркадия я подобных слов точно бы не услышал.

— Это не важно, Сан Саныч, — сказал я. — Жениться я пока не намерен. Даже на Елене Лебедевой. Хотя на ней бы я женился. Если бы не мои планы. Говорю же вам: в Союзе я не останусь. Плановая экономика, комсомол — всё это не для меня. Я из другого поколения. Из того, которое требовало перемен. Уеду за границу. Это без вариантов. Следующий год встречу в Париже или в Лос-Анджелесе.

— Кхм.

Юрий Григорьевич плотно сжал губы.

Александров хмыкнул.

— В Париж он захотел, — произнёс Сан Саныч. — В Лос-Анджелес! Как ты, Красавчик, туда попадёшь-то? Уже решил?

Александров взмахнул руками — в точности, как это делал Аркадий.

— Есть варианты, — ответил я. — Обдумываю их. Но мы сейчас не о моей поездке за рубеж говорим.

Я снова поднял глаза на своего прадеда.

Спросил:

— Вылечишь Лебедеву, дед?

Юрий Григорьевич взял со стола мои паспорта; заглянул сперва в российский, затем в советский. Закрыл оба, задумчиво посмотрел поверх моей головы на окно. Свет лампы жёлтыми огоньками отразился в его глазах.

— Что тебе непонятно, Красавчик? — спросил Сан Саныч. — Юрий Григорьевич тебе уже ответил. Приводи свою актрису в приёмный покой. Там её осмотрят, проверят диагноз. Только после этого можно будет говорить о лечении.

В его голосе я различил металлические нотки.

— Дед? — произнёс я.

Столешница подо мной вновь простонала.

Юрий Григорьевич опустил на меня взгляд.

— Ты ведь только с поезда… внучок? — сказал он. — Ехал в Москву больше суток. Устал. Ещё не помылся с дороги. Ты ступай в ванную, ополоснись. Дам тебе чистое полотенце. Чувствуй себя, как дома. Раз уж ты прожил в этой квартире всю жизнь.

Юрий Григорьевич взмахнул моими паспортами и добавил:

— Мы с Сан Санычем тебя подождём. На кухне посидим, посовещаемся. Хорошенько рассмотрим и изучим все гостинцы, которые ты нам привёз… из своего двухтысячного года. Мойся, внучок, не торопись. Чуть позже мы с тобой снова побеседуем.

Ванная комната в квартире прадеда сейчас заметно отличалась от той, которую я пару недель назад видел в квартире родителей. Тут пока не было на полу и на стенах чёрных и белых квадратов кафельной плитки (из-за которых ванная комната в родительской квартире походила на шахматную доску). Но стояла хорошо знакомая мне чугунная ванна (я и не представлял раньше, что она такая древняя). Прадедовский унитаз с цепочкой и с грузиком на сливном бачке я тоже узнал — он здесь был и во времена моего детства (уступил место «современному» унитазу, когда я учился в восьмом или в девятом классе).

Я мылся неспешно; прислушивался к голосам, доносившимся из кухни (из-за стены с окошком у самого потолка). Слов я не разбирал. Но различал голоса. Поначалу они звучали тревожно. Затем их тон успокоился. Пару раз я слышал, как хохотнул Сан Саныч. Я отметил, что больше говорил Александров. Мой прадед подавал голос нечасто и говорил коротко. Юрий Григорьевич выдал длинный монолог, когда я уже выбрался из ванны и громыхнул стоявшими под раковиной тазами. Прадед заговорил тише. Я вышел из ванной комнаты, наряженный в чистые китайские трусы. Шлёпая босыми ногами по полу, прошёл в кухню.