Он вам не Тишайший (СИ) - Шведов Вадим

— За успех! — глухо говорит Романов.

— За успех! — подхватывают Черкасский и Шереметев.

Глава 9

Хороший царь, плохие бояре

Слух — штука липкая и быстрая. Он вырывается из тесных боярских хором Никиты Романова не как воробей, а как стая галок, чёрной кучей расползаясь по переулкам, торгам и слободам. Он звучит в тёмных углах кабаков, где медовуха льётся рекой, а страх и злоба ищут выхода. Его несёт ветер, его шепчут стены, его подхватывает каждый встречный.

Торговка Арина, толстая и вечно недовольная, привычно раскладывает нехитрый товар на прилавке. К ней подходит сосед по ряду, конопатый Гаврила. С бегающими глазами, он тихо говорит.

— Слыхала, Арин? — шипит Гаврила оглядываясь. — Про царя-то?

Торговка хмурится, отгоняя не в меру дерзкую ворону.

— Какого царя? Опять чего?

— Да нашего, Алёшеньку! — Гаврила понижает голос до шёпота, но от волнения тот всё равно слышен через два прилавка. — Говорят…при смерти лежит. Совсем плох.

Арина замирает, и пряник выпадает из её рук.

— Не может быть! Молодой ещё. Венчался на царство только…

— То-то и оно! — Гаврила кивает так, что жиденькая бородка трясётся следом. — А знаешь, кто виноват? Его дядька…Морозов! Бориска! Он, гад, травит государя! Потихоньку, исподтишка! Чтобы самому власть забрать! Жениться на царской сестре собирается!

Арина крестится широким, испуганным крестом.

— Ох, Господи помилуй! Злодей! Да как он посмел⁈ Царя-пастыря! — Голос её дрожит, но в глазах загорается ярость. — Такого пса живым оставлять нельзя!

Её слова вдруг подхватывает старик, торгующий рядом уздечками.

— Правда? Морозов? Видал я этого жирного ирода! Народ грабит, а теперь и на государя руку поднял? Скоты! Все они скоты, бояре-то! Один царь за нас, за чёрный люд стоял!

Шёпот превращается в гул. Новость облетает ряд со скоростью пожара. «Морозов травит царя!» «Царь при смерти!» «Бориска хочет жениться на царевне и сам сесть на трон!» «Морозов ест младенцев и пьёт их кровь!» Каждое повторение добавляет деталей, и каждое ухо слышит своё. Страх за «пастыря» смешивается с ненавистью к боярину, который и так был всем ненавистен за свою неимоверную жадность и спесь.

Слух в Москве словно искра в сухой соломе. Начавшись в торговых рядах и на улицах, быстро доходит и до нервных служилых. Стрельцы, которым едва начали выплачивать накопившиеся долги по жалованью, реагируют резко.

Коренастый, с некрасивым шрамом на всю щеку Васька раздражённо бьёт кулаком по столу в наполненном вонью кабаке.

— … платить нам снова перестанут. Бориска обещанные деньги себе забрать думает.

Сидящий рядом молодой Федька, бледнеет.

— Да нешто можно? Обещано же!

— Говорю тебе. Ромодановский сказал, что царь это обещал. Морозов же и при батюшке его всё себе хапал! Как только не нажрётся, морда окаянная!

— Так Пастыря из-за обещанных нам денег, травят?

— А я про что говорю! Морозов, как царём станет, так первым делом жалованье отменит и в холопы переведёт. Он же кровосос! Всех бояр переплюнул!

— Так что ж мы сидим⁈ — Васька вскакивает, опрокидывая скамью. — Царя травит! Нашего царя! Который за нас! Да мы его…мы его в клочья! — кричит стрелец с налитыми от крови глазами.

Ропот пробегает по кабаку. Теперь не только служилые, но и мастеровые с ямщиками начинают возмущаться. Кто-то кричит с дальнего стола:

— Нечего ждать! Рвём гада! Царя спасать надо!

— Где Бориска? — орёт Федька, хватаясь за бердыш, прислонённый к стене.

— В усадьбе своей, за Арбатскими воротами! — кричат из толпы. — Стерегут его холопы да наёмники!

Васька «Шрам» хватает нож.

— Кто со мной? За царя! За пастыря! Морозова — на кол!

Рёв оглушает. Кабак пустеет за минуту. Толпа, ведомая озверевшими стрельцами, вываливается на улицу, сметая всё на пути. К ним присоединяются прохожие, услышавшие крики: «На Морозова! Спасать царя!» Ряды растут как снежный ком…

Слухи, на то и слухи, что их слышат все. Но Борис Иванович поначалу не придал им большого значения. Смерть государя должна была наступить со дня на день, и тогда он как «первый товарищ» взял бы в свои руки полную власть. Алексей же тем временем «лежал» в постели, но упорно не умирал, и беспокойство Морозова, закрывшегося у себя усадьбе, начинало расти.

Беспорядочные мысли боярина внезапно прерываются неясным шумом и криками. В дверь вбегает перепуганный, с белым словно снег, лицом холоп Ивашка.

— Боярин! Боярин! Беда!

— Что? Царь умер? — оборачивается Морозов, надеясь услышать долгожданную новость.

— Чего? — на мгновенье оторопел Ивашка. — Нет! Народ! Огромная толпа идёт сюда! — Кричат: «Смерть Морозову!», «Выдай злодея!»

— Какого злодея? Меня выдать? — разъярился Борис Иванович. — Это бунт! Чернь совсем страх потеряла! Где охрана⁈ Рубить этих скотов!

— Охрана уже на стенах! Но их…их мало! А народу — тьма! Есть и служилые!

Морозов подбегает к окну, и то, что он видит, вышибает из него остатки духа. По дороге к усадьбе движется тёмная, ревущая река. Тысячи людей: мужики с топорами и вилами, стрельцы и даже хорошо вооружённые рейтары.

— Какого чёрта? Почему с ними служилые? — кричит вслух шокированный Борис Иванович.

Рёв толпы теперь доносится даже через стёкла: «Мо-ро-зов! Мо-ро-зов! Мо-ро-зов!»

— Запереть ворота! — орёт Морозов, отскакивая от окна. — Всех на стены! Стрелять! Рубить! Не пущать! Это бунт и измена! — Борис Иванович мечется по кабинету. — Где Ромодановский? Где Долгоруков? Они должны остановить!

Федька сжимает древко бердыша. Ладони потные, а сердце колотится как бешеное. Он в первых рядах. Перед ним — высокие дубовые ворота усадьбы Морозова. За ними — кирпичные стены. На них видны фигуры морозовских холопов и наёмников. У них в руках луки, пищали, копья, сабли.

Толпа ревёт как один зверь: «Выдай отравителя!», «Спасай царя!», «Смерть Морозову!». Кто-то швыряет камень. Он со звоном ударяется в обитые железом ворота. Потом ещё один. И ещё.

— Таран! Таран давай! — орёт разъярённый Васька «Шрам» рядом с Федькой. — Ломай ворота, хлопцы! За пастыря!

Из толпы какие-то бойцы выносят толстое бревно. Человек двадцать хватаются за него. Разбег! Удар! Ворота дрогнули, но выдержали. Сверху засвистели стрелы. Кто-то рядом с Федькой падает, хватаясь за шею. Кровь брызгает на снег.

— Гады! Стреляют! — рёв толпы становится яростнее. — Убийцы!

Второй удар бревна! Треск! Половина засова ломается. Третий удар — не выходит! Ещё один! Ворота с грохотом распахиваются.

— Шибай! (боевой клич в XVII веке) — рёв триумфа оглушает. Толпа хлынула во двор, как вода через прорванную плотину.

Федьку несёт вперёд. Он видит, как наёмники на стенах палят из пищалей. Дым, грохот. Рядом падает человек, простреленный насквозь. Крики боли. Но толпа не останавливается. Нельзя остановиться, сзади давят.

— На стены! На стены лезь! — орёт Васька, карабкаясь по груде дров к бойнице. Федька, не помня себя, лезет за ним. Сверху бьёт холоп в добротном кафтане. Стрелец инстинктивно отмахивается бердышом. Удар. Тяжёлый, жёсткий. Бердыш застревает в кости. Федька отталкивает раненного. Холоп с воем падает вниз, под ноги бегущей толпе.

Федька на секунду замирает. Он только что впервые убил человека. Руки дрожат. Но вокруг — безумие. Крики. Выстрелы. Звон стали. Вонь пороха и крови. Страх сменяется дикой яростью. Они стреляют! Морозовцы убивают народ! Защитников царя!

— За пастыря! — хрипит он и крепче хватает бердыш…

Борис Иванович слышит грохот. Крики и выстрелы уже рядом с домом. В усадьбе паника. Слуги бегают, как угорелые, женщины плачут. Кто-то пытается запирать двери внутри.

— Господин! — врывается в кабинет начальник его охраны, Григорий. Лицо у бойца в копоти, а на рукаве видна кровь. — Не удержали! Ворота пали! Чернь и стрельцы ворвались во двор! Держимся у крыльца, но их — тысячи! Нам не выстоять! Надо уходить! Сейчас!