Иероглиф судьбы или нежная попа комсомолки. Часть 2 (СИ) - Хренов Алексей

С каждой секундой темнота под крылом густела, пока наконец самолёт не стукнул о землю — правым колесом, потом левым. Машину тряхнуло, казалось, перевернёт, но она выровнялась и стала шустро замедлять свой бег. Когда уже можно было выдохнуть, впереди, через несколько секунд, вырос домик с двумя жёлтыми окнами.

— Не хватало только в дом въехать! — мелькнуло у Лёхи.

Он резко дал вправо, и СБ, развернувшись, угодил в ямку, подскочил, как следует тряхнув экипаж, и замер.

— Живы⁈ — заорал Лёха.

— Жив! — отозвался полковник Чжан, вылезая из верхнего люка и красуясь разбитой губой.

— Хватов! Это ты морду нашему штурману отрихтовал?

— Да что, командир! Пальцем его не тронул! Он сам — о приборную доску, небось, приложился! — и тихо добавил, — Два раза подряд.

— Ну, парень, в рубашке ты родился, — вздохнул Лёха. — А то опять пристрелить бы пришлось, чтоб не мучился!

Выбравшись наружу, они увидели, как со всех сторон бегут люди с факелами. Чжан быстро затрещал на каком-то слабо понятном языке с подбежавшими аборигенами.

— Лёша! Это Гуанчжоу, но только не тот Гуанчжоу, что нам нужен. Это старый аэродром — Паньюй, а не новый Байюнь, — смущённо проговорил Чжан.

— Какая в ж***пу разница, — подумал наш герой, приходя в себя от столько экстравагантной посадки.

— Таких больших самолётов у нас ещё не было! — ахали и охали местные товарищи, разглядывая СБ. — Только старые «Ньюпоры» да «Виккерсы» раньше летали, а тут — два мотора! Два!

А утром, когда их дозаправили и помогли выбраться из канавы, Лёха осмотрел поле и пришёл в ужас. Как можно было приземлиться тут на СБ, нагруженном бомбами⁈ Нет, по размерам-то тут можно было хоть ТБ сажать, но ровностью поле не отличалось совсем.

— Дуракам везёт! — Хватов правильно понял, куда был направлен скептический взгляд командира.

Полковник Чжан, который ещё вчера вечером уверял, что обязательно полетит, передумал. Он подошёл к самолёту, покачал головой, посмотрел на тесную кабину штурмана — там и одному-то сидеть можно было только если дышать через раз, — и сказал с безупречным достоинством:

— Мне в штаб. Я сам доеду.

И действительно — рядом стоял какой-то видавший виды «Форд», перекрашенный в защитный цвет и с солнышком Гоминьдана, нарисованным так, будто его выводили пальцами.

Тяжело гружёный СБ благополучно взлетел и взял курс на основной аэродром под Гуанчжоу. Минут через десять появилось поле, и сразу стал виден творящийся на нём бардак. На полосе дымились четыре чёрных остова самолётов, а вокруг носилась огромная толпа с тачками и лопатами — японцы совершили ночной налёт.

Лёха прошёл низко над полосой, посмотрел на выжженные каркасы и произнёс:

— Всё как всегда. Хватов! У нас час есть — проложи курс вдоль побережья, посмотрим, где наши лучшие друзья, японцы, болтаются.

Середина мая 1938 года. Авианосец императорского флота Японии «Рюдзё», недалеко от побережья Гонконга.

Капитан Такадзаки стоял на мостике своего авианосца. Он не любил этот корабль. Отдав всю жизнь флоту, он принял этого недомерка и сделал из него образцовый корабль — но всё равно… маленький, исключительно валкий, с крошечной авиагруппой, вечными проблемами с самолётоподъёмниками и некрасивый. Отрыжка токийской истерики по поводу денег и политики.

Сейчас он стоял на тесном, низком мостике под самой кромкой полётной палубы, где всегда пахло бензином, маслом и горячим железом. В отличие от новых авианосцев с высокими «островами», его «Рюдзё» имел мостик, встроенный прямо в борт, и капитан видел море не сверху, а как через прорезь в мир: справа — волны, слева — стальная стена корпуса.

Он не любил это место, но привык.

Подошёл вахтенный офицер и доложил:

— Сигнал от флагмана, крейсер «Ашигара». Адмирал Хасимото приказывает начать лётные операции!

Такадзаки выпрямился, глаза блеснули.

В ту же секунду дверь мостика распахнулась, и капитан авиации Сигэру Ито вбежал внутрь, застёгивая воротник.

— Иси́ро, — он так всегда называл его по имени, — поднимай разведчиков и готовь пикировщиков. Пару новых истребителей тоже подними — ну что мне тебя учить! — улыбнулся Такадзаки.

— Через десять минут — в воздухе! — крикнул Ито и исчез.

Такадзаки снова повернулся к окну. На горизонте, где тянулась бледная полоска суши, захваченного англичанами Гонконга, мелькнула крошечная тень. Тёмная точка двигалась над побережьем, набирая высоту и взяла курс на сближение. Обогнув флот на пределе видимости, она описала широкую дугу вокруг эскадры.

Он опёрся на перила, наблюдая, как точка плавно уходит обратно за линию островов.

— Англичане. У них там аэродром, — он прикусил губу. — Значит, смотрят, куда мы держим путь.

Где-то над головой, на палубе, наполнился знакомый гул — тяжёлый и ровный, как дыхание огромного зверя перед прыжком. Вслед за этим с кромки палубы сорвался первый биплан Nakajima A4N1, выполнявший функции разведчика.

— Ну что ж, — сказал он, глядя на море, — начнём и мы.

Глава 11

Халлоу бразеры!

Середина мая 1938 года. Аэродром Байюнь в пригороде Гуанчжоу. Южно-Китайское море недалеко от побережья Гонконга.

Лёха сидел на ящике, держа в руках карандаш и грыз его кончик. У него на коленях лежала карта побережья — старая, мятая, в иероглифах. На ней красными кружками были обведены острова, проливы и тот самый сектор, где сегодня он видел японскую эскадру.

Его штурман, Александр Хватов, прислонившись плечом к стене, пил чай прямо из алюминиевой кружки и с недоверием косился на командира.

— Ну что, товарищ командир, пролезем мы в героев-разведчиков, налетаемся завтра? — спросил он, усмехнувшись. — Скажи честно, чего ты там увидел?

Лёха не поднял головы.

— Вы, товарищ штурман, уже должны подползать к командиру с детальным докладом о замеченных японских агрессорах. — сказал он. — А вместо этого всё на командира свалили.

— Обидные слова говорите, товарищ капитан. Вот, всё записано! Что я увидел. — произнес Хватов, — Один авианосец, шел ходом узлов десять-двенадцать курсом юго-запад. Пара тяжелых крейсеров. Тут и вот тут. Тип определить не возьмусь, но три башни домиком на носу. Три эсминца. Два под берегом и один далеко в море дымил. Два транспорта. Эскадра.

— Молодец. Вот смотри что, сегодня у Чжана подрезал во временное пользование! Думал он или меня убьет, или его кондратий хватит, — Лёха вытащил потрепанную папку с иероглифами, написанную поверх английских букв: «Jane’s Fighting Ships» — английского каталога флотов мира, — Я бы добавил, что скорее всего «Редзю», у него одного вообще никакого острова нет.

— Ну… похож. И как мы их собираемся топить? — скептически протянул Хватов. — Одним самолётом, с нашей-то точностью… С высоты трёх километров кидать бомбы по движущейся мишени — хрен куда попадёшь.

Лёха отложил карандаш, потянулся за кружкой, отпил глоток и тихо ответил:

— Не с высоты. Будем работать по-нашему, по-советски! — усмехнулся он. — Саша, ты вроде как участвовал в показательных учениях во Владивостоке? Помнишь, мы топ-мачтовое тренировали?

Хватов прищурился.

— Это когда мы к корыту на верёвке промазали, а оно рвануло так, что у начальства фуражки посрывало в море! Про эти «топ-мачтовые»? — заржал Хватов. — И как вы уговорите японцев заминировать их авианосец, товарищ командир?

Лёха усмехнулся.

— Вы, Саша, не путайте отчётно-показательное очковтирательство начальству и нормальную боевую работу.

Хватов поставил кружку, нахмурился.

— Ты серьёзно собрался на крейсера идти на бреющем? Это же самоубийство.

— Серьёзнее некуда. Смотри. Японцы совсем оборзели от безнаказанности. Флота у китайцев нет, морской авиации считай нет. Да и вообще с авиацией фигово, иначе мы бы тут не болтались.

— И что? — удивился Хватов.

— Ты не видел? Они на якорях стояли! И это — эскадра, осаждающая берег! Только авианосец сильно дальше в море малым ходом против ветра пыхтел, чтобы самолёты как-то запускать. А эсминец, тот что в море, был почти у Макао. Так что наш авианосец со стороны моря один одинёшенек! Эх, жалко наш второй борт в Ланьчжоу на замену моторов отогнали!