Заморыш (СИ) - Шимохин Дмитрий

Тяжелые створки ворот, украшенные облезлыми орлами, распахнулись, и наружу хлынула серая, безликая масса. Сотни людей. Мужики в прожженных робах, бабы в платках, перемазанные сажей подростки. Толпа текла, шаркала подошвами по брусчатке, кашляла и сплевывала черную слюну. В это время к воротам стекалась новая толпа.

Кремень, прижавшись плечом к стене пакгауза, брезгливо сплюнул под ноги.

— И чего мы тут забыли, Пришлый? — проворчал он, стараясь перекричать затихающий гудок. — У этих и снега зимой не выпросишь. Сами голодранцы, только что при деле.

— Мы не просить пришли, — сухо ответил я, сканируя людской поток цепким взглядом.

Я искал. Мне не нужны были здоровые, наглые мужики, которые могли послать подальше или дать в морду. Мне требовался кто-то слабый. Уязвимый. Тот, кого нужда уже загнала в угол.

Взгляд скользил по лицам, пока не зацепился за одну фигурку.

Пацан лет двенадцати-тринадцати. Щуплый, лицо серое, как заводская пыль. Он шел чуть в стороне от основного потока, сутулясь и странно прижимая правую руку к груди, словно баюкал её.

На руке была грязная, пропитанная чем-то бурым тряпка. Сквозь неё проступали желтоватые пятна сукровицы.

Мальчишка морщился при каждом шаге, когда кто-то случайно задевал его в толпе. В его глазах читалась тоскливая, собачья безнадега.

На стекольном ожоги — дело обычное. Жидкое стекло, кислота, горячие формы. А лечить здесь не принято. За воротами сотни таких же стоят, очереди ждут.

— Вон тот, — кивнул я Кремню.

Мы отделились от стены. Кремень, поняв задачу без слов, двинулся наперерез, широкой спиной отсекая мальчишку от толпы. Я зашел с фланга.

В два счета мы зажали его в тихом, глухом углу между стеной склада и штабелем пустых ящиков.

Пацан дернулся, вжался спиной в кирпичную кладку. В глазах появился животный страх. Он решил, что его сейчас станут бить и грабить, хотя брать с него было нечего, кроме вшей.

— Тихо, — спокойно сказал я, поднимая ладони. — Не боись. Не тронем. Дело есть.

— Чаво надо? — сипло спросил он, пряча больную руку за спину. — Нету у меня ничего! Получка только в субботу!

Кремень молча навис над ним, создавая нужный психологический фон, но я жестом велел ему не давить.

— На заводе кем состоишь? — спросил я по-деловому, без наезда. — Песок под шихту просеиваете?

Мальчишка моргнул, сбитый с толку странным вопросом.

— Ну, сеем… На засыпке я. А вам-то что?

Попал.

— Значит, сита у вас есть, — утвердительно кивнул я. — Медные, частые. И лопаты казенные, крепкие. Стальные заступы.

— Ну, есть, — насторожился пацан. — Инструмент казенный, под роспись.

Я подошел ближе, понизив голос.

— Мне нужны два заступа. И сетка. Не рваная, целая. Полтора локтя на полтора.

Лицо мальчишки вытянулось. Он побледнел так, что веснушки стали похожи на брызги грязи.

— Ты что⁈ — выдохнул он. — Это ж воровство! Надзиратель увидит — шкуру спустит, в полицию сдаст! С волчьим билетом выгонят, куда я потом?

Он попытался бочком скользнуть вдоль стены, чтобы удрать.

— Пустите… Не буду я!

Кремень лениво выставил ногу, преграждая путь.

Я не стал его держать, а ударил туда, где болит.

— Руку-то сильно дергает? — спросил я участливо, кивнув на грязную тряпку. — Гниет, поди?

Мальчишка замер.

— Лекарь заводской мазь бесплатно не даст, — продолжил я, вбивая гвозди в крышку его сопротивления. — А само оно не заживет. Неделя, другая — и начнется антонов огонь. Руку оттяпают. Или сам сдохнешь. А с гнилой рукой тебя и так выгонят, без всякого билета. Кому ты нужен, калека?

В глазах пацана заблестели слезы. Он и сам это знал. Я просто озвучил его ночные кошмары.

— Полтина, — назвал я цену. — Пятьдесят копеек. Серебром.

Он вскинул голову.

Полтина. Для нищего — огромные деньги. Это еда и мазь у аптекаря, а значит, шанс выжить.

Я видел, как в его голове крутятся шестеренки. Ужас перед надзирателем боролся со страхом смерти. И жадность, помноженная на боль, побеждала.

— Полтину?.. — переспросил он дрожащим голосом. — Сразу?

— Вечером, — отрезал я. — Как стемнеет. В том углу, где забор к пустырю выходит, у старой ивы. Знаешь?

— Знаю… — Он сглотнул. — Гришкой меня звать.

— Будем знакомы, Григорий. Я Пришлы.

Он помялся, баюкая руку.

— Ладно… Но деньги вперед. А то обманете поди.

Я усмехнулся.

— А ты не промах, парень. Далеко пойдешь. Покажу и даже первый отдам. Вечером. Не с собой же я таскаю такие деньжищи.

Гришка кивнул, сглотнув.

— Принесу. Сетку старую я кусок отхватил… А лопаты… лопаты через забор перекину.

— Договорились. Жди нас под кконец смены.

Гудок завода окончательно стих, и мы растворились в толпе, оставив мальчишку переваривать сделку.

Настроение у Кремня испортилось. Пока мы шли от завода, он молчал, но стоило оказаться под мостом, как его прорвало. Пацан резко развернулся ко мне.

— Ты чем думал, мазурик? — прошипел он, нависая надо мной. — Полтина серебром! Ты где её, родимую, высрал? У тебя ж в карманах ветер гуляет!

Штырь испуганно притих в углу, переводя взгляд с вожака на меня.

— Или ты думал, пацан тебе на честном слове инструмент вынесет? — не унимался Кремень. — Он же, если монетку не увидит, хай поднимет. Или сдаст. Нас тогда там, у забора, и повяжут.

Я спокойно выдержал его тяжелый взгляд.

— Не кипишуй, атаман. Деньги есть.

— Где? — рявкнул Кремень. — У меня ни гроша, у парней — одни вши.

— В надежном месте, — отрезал я.

Кремень вытаращил глаза.

Я понимал его злость. Риск огромный. Но другого выхода не было. Мой единственный капитал — тот самый ламышник, снятый с пьяного мастера, — лежал в балке на чердаке. В нашем с парнями «общаке».

Брать оттуда было нехорошо. Я сам сказал: только с общего согласия. Но сейчас ситуация была критической. Без лопат и сетки мы не поднимем свинец. Без свинца не будет денег. Круг замкнулся.

«Возьму в долг, — решил я. — Прокручу, верну с процентами. А чтоб парни не думали, что я их кинул… надо их подогреть».

Я подошел к связке рыбы, висевшей в дыму костра. Снял двух самых жирных, золотистых лещей. Запах копчения ударил в нос, вызывая слюноотделение.

— Штырь, дай тряпку, — бросил я мелкому. — И лопух какой-нибудь.

— Ты куда это намылился с нашей рыбой? — подозрительно прищурился Кремень.

— Это моя доля, — жестко ответил я, заворачивая лещей. — Парней угостить надо. Они там сейчас баландой давятся. Пусть знают, что я о них помню.

— Ну смотри, Пришлый… — Кремень сплюнул в костер. — Если к вечеру полтины не будет — я за тебя вписываться не стану.

— Будет полтина. Жди здесь.

Я пробирался к приюту огородами, петляя между сараями и поленницами, пока не вышел к знакомому черному ходу.

Ночью я был невидимкой, а сейчас любой зевака мог поднять крик.

Прижался к стене, прислушиваясь. Из-за двери кладовой доносился грохот котлов и визгливый голос кухарки Агафьи.

— Прохор, ирод, куда картоху понес⁈ Мыть кто будет⁈

Выждав немного, я вынул из кармана свой верный кусок проволоки, уже изогнутый крючком. В прошлый раз запер дверь снаружи — теперь предстояло открыть её так же, через щель, вслепую.

Металл скрежетнул. Я замер, ожидая окрика. Но Агафья продолжала честить Прохора, и этот гвалт надежно глушил мои манипуляции.

Крючок нащупал язычок засова. Рывок вверх.

Щелк.

Дверь поддалась. Я скользнул внутрь, в сумрак служебной лестницы, и тут же прикрыл створку за собой.

В нос ударил густой, тошнотворный дух вареной капусты. Обед. Знаменитые приютские «пустые щи», от которых пучит живот, а сытости ни на грош.

Я невольно усмехнулся. Еще вчера этот запах вызывал у меня спазмы в желудке. А сегодня, сытый наваристой ухой, я чувствовал только брезгливое превосходство.

Ступая на края ступеней, чтобы не скрипнули, я поднялся на самый верх.

Чердак встретил меня тишиной и пылью, танцующей в косых лучах света, что били из слуховых окон.