Гаремник. Книга первая - Владимир Геннадьевич Поселягин

Перед уходом посетил Хазина, тот лежал, иглы торчали в плече и шее, вот и сообщил об отъезде, осматривая того, а на самом деле всё что накопилось, пуская на сращивание сосудов и нервных окончаний, ну и чуть кость приживил. У полковника лангета, крепко бинтом зафиксирована рука к ней.

— Меня на фронт направляют. Через три дня можно иглы убрать. Они не дают вам пользоваться рукой, чтобы вы ненароком не пытались пошевелить пальцами. Нервные окончания только прижились, попытаетесь, порвать можете. Рука будет полупарализованной. Поэтому три дня минимум. Пришлите иглы почтой, если можете, хорошо? Адрес полевой почты я дам.

— Конечно. И спасибо, Геннадий.

— Да не за что. Рекомендации по восстановлению я вам написал.

Тот изучил моё направление, адреса полевой почты там не было, но узнает по своим каналам. Обещал прислать. Да и свой адрес дал, жена вышлет иглы. На этом и покинул больницу, было четыре часа вечера. Уже стемнело. А направляли меня на Карельский фронт, в медсанбат Четырнадцатой стрелковой дивизии. Самый север. Впрочем, как раз мне и нормально, с моим климатом я могу купаться в Баренцевом море. Так как направление было на Мурманск, скорее всего где-то там и дивизия. Не знаю кто так решил помочь, но я назначению был рад и даже мысленно поблагодарил этого доброхота. Так что с чемоданчиком, мне его Хазин подарил, не дело врачу и командиру с вещмешком ходить. Впрочем, и вещмешок был, вещи, в основном книги, и до железнодорожного вокзала. А там на Вологду и до Архангельска. А повезло, только у военного коменданта отметился, как сразу выдал билет. Санитарный поезд туда шёл, пустой, только медикаменты. Так что полку получил, постельное бельё, и вскоре уже смотрел фильмы с планшета. А мог, я в купе один был. На других полках мешки с медикаментами. Вот так и началось путешествие. Север конечно, а я в шинельке и фуражке, зимней формы не имею. Даже сапоги, а не валенки. Но надеюсь на месте обмундируют. Почти двое суток шёл эшелон, в одном месте долго стояли, не понял причин, но дошли. Там на вокзале узнал у военного коменданта куда мне. Да тот в комендатуру отправил. В комендатуре, а она рядом, обзвонив разных абонентов, выясняли кто едет в нужную сторону, с сомнением поглядывая на мой лёгкий вид в такой форме, и велели ждать. Через полчаса забрала «эмка» из Политуправления, и на ней, одно место свободное было, мне на ноги тулуп накинули, иначе замёрзну, покатили в Мурманск.

Почему не железной дорогой, мне объяснили, пути ремонтируют, вчера днём налетел финский бомбардировщик и точно отбомбился. Перед нами колонна шла, грузовых машин, перед ними похоже грейдер. Так что уверенно ехали. Правда всю ночь, командиры даже шофёра меняли, чтобы тот отдохнул, но добрались. А дальше что, снова в комендатуру, там тучный такой майор, забрал бумаги и ушёл. Сорок минут ждал, уже думал что-то поменялось, хотя это не во власти служащих комендатур, те только направляют, или если приказ другой пришёл, передают. Нет, туда же, Четырнадцатая дивизия. Оказалось, узнавали какая машина туда идёт. Уважают врачей, за мной со складов машина пришла, грузовой «ЗИС-5», гружёный снарядами, и в дивизию. А я всё также в шинельке. Три часа добирались, хотя до передовой тут, как оказалось, рукой подать. В штабе дивизии оформили, на склад, получил зимнее обмундирование, даже овечий командирский полушубок и шапку-ушанку, утеплённое бельё. Валенки и меховые рукавицы. Личное оружие, это пистолет «ТТ». Всё оформили, и в медсанбат. Там всего два хирурга, осталось, я третьим буду. Под удар артиллерии попали, понесли потери, вот восполняют. Встретили хорошо. Ну почти. Точнее вообще всё плохо было.

* * *

Строй заключённых стоял на плацу нашего лагеря под Пермью. Много, почти четыре тысячи, лето сорок третьего, сегодня двенадцатое июня, и вот вербовщики, склоняли людей на службу в штрафных подразделениях, на что я смотрел со скукой. Год уже ходят. Захотел бы, раньше пошёл. А я не хотел. Категорично. Были причины. Потому что тут я оказался по чистой подставе. Когда я прибыл в медсанбат, познакомился с командиром его, тот начал водить по землянкам, и тут раз, Куприн, та с*ка, что меня особистам сдал. Если к последним я претензий не имел, они меня побили, я их, да отказал в лечении, то Куприна прощать и не думал. И нет, Цанава сознательно слил того. Дезы не было, я сканером видел, как тот к особистам бегал, на меня заяву писал. Цанава только подтвердил мои подозрения. Я же только вижу, подслушивать не могу.

Я как увидел его самодовольную улыбку, сдержаться и не смог. Удар вышел такой, что он метра два летел, пока по бревенчатой стене землянке не сполз. Дальше бил его ногами. Да как там в валенках нанесёшь тяжкий вред? В общем, перелом челюсти у того, шея травмирована, меня другие медики оттащили, зол бы не передать. Впрочем, свои мотивы командиру медсанбата я объяснил, когда меня разоружили, что он меня особистам сдал, те из меня котлету сделали. Не подтвердилось, оболгали. В кремлёвской больнице лечили. В принципе решали местными силами. Ударил старшего по званию. Тот военврач второго ранга, зам комбата, я третьего, младше, тяжкие телесные есть. Готовилось дисциплинарное взыскание, но тут лощёный военюрист приехал из штаба фронта, и дела закрутились уже серьёзные. Десять лет лагерей дали. Причём, Куприн ко мне претензий не имел, подтвердив, что ошибся. Сам был неприятно поражён приговором, но меня отправили под Пермь. Теперь вопрос, какие шансы что нас с Куприным отправили бы в одну часть, мы бы там случайно встретились? Да нулевые. Могли всё подстроить, просчитать мою реакцию от нашей встречи? Да легко. Тогда и военюрист тот кручёный появился вовремя. По сути на следующий день после драки. Что-то быстро, штаб фронта куда дальше. Значит, рядом ожидал. Подстава? Да к бабке не ходи она и есть. И самое главное, а кто? Я не знаю. Тут или коллегия врачей, не пошло у них дело, или Цанава. Он же мне Куприна слил. А может третья сторона. Я же говорю, я не знаю.

Почему я этих троих вспомнил? А за эти полтора года и врачи приезжали, и люди Цанавы, и вообще какие-то непонятные челы. Я всех отправлял на хутор бабочек ловить, и вообще отказывался с ними общаться и те обещания,