Ловкач - Ник Перумов

— Тут оно, батько, — прошептал, утирая пот. — Прямо под ногами.

Я медленно вдохнул, выдохнул.

Вот он, Узел. Мы нашли его.

Ночь нависала над нами, словно тусклый саван. Всё вокруг казалось мёртвым — сарай с провалившейся крышей, покосившийся хлев, проржавевшая цепь, накинутая на калитку.

Я всматривался в тёмное нутро двора, туда, где билось невидимое сердце.

Узел лежал под ногами, и сразу становилось ясно — он иной. Не такой, как знакомые мне прежде. И он вовсе не был «молодым», как показалось мне в первую ночь свободы, когда я шёл по Литейному. Он не был свободнорастущим, не разбрасывал широко щупальца. Словно и вовсе не был предтечей нас, воинов Лигуора. Ибо сперва всегда появлялись именно Узлы. Мы приходили позже.

Этот Узел был очень древним, но вот небывальщина — разрастись он так и смог. Его словно сдерживало что-то, будто всяко сдавливали со всех сторон, сжимали, не давая расползтись — потому-то я и решил, что имею дело с совсем юным зародышем, может, ещё только с астральной проекцией.

Да. Я понимал Лигуор всё лучше. И свою миссию здесь тоже.

Мир с поистине могущественными менталистами, способными удержать в узде растущий Узел.

Внутренним взором я видел тяжёлые, кое-как обтесанные камни с рунными знаками, вросшие глубоко в землю под домом, под сараем, под этим захламлённым двором. Их было много, целая сеть, грубая и громоздкая, как цепи на заключённом. Чары, наложенные давно, века и века назад, по старым канонам — неуклюжие, несовершенные, но прочные. Они не позволяли Узлу расти, не давали ему распространиться по округе.

И всё же сила внутри копилась. Её не могли задушить окончательно. Она собиралась в глубине, как вода под дамбой. И эта энергия не оставалась нетронутой: кто-то умело отводил её незримыми каналами, питая что-то своё.

Я ощутил не ярость Узла — скорее бессильное напряжение, как у зверя в клетке. Всё вокруг — заброшенный дом, гнилой забор, покосившиеся постройки — были не просто разорением. Это была маска, созданная, чтобы прикрыть величественную, страшную конструкцию, скрывающую сердце под землёй.

Узел не просто был несвободен — он заходился в изнеможении рабского труда.

Да, этот мир нельзя оставлять так, как он есть. Я не зря появился здесь, и не зря в сундучке моего реципиента дремлет Завязь, тщательно спелёнутая белой тряпицей.

— Уходим, — глухо сказал я, а сам осторожно потянулся к поверхности Узла, «поскрёб» по ней, пытаясь собрать крохи силы. Лишь капелька, лишь отблеск, но и то пригодится. А больше нельзя, заметят.

Савва тем временем стоял на стрёме, озираясь из стороны в сторону. Он чуть отошёл, ища место получше, и я краем глаза заметил, как он влез прямо в заросли пожухлой крапивы. Той самой, чьи листья были покрыты фиолетовым ворсом. И сердце моё оборвалось.

— Савва, назад! — хотел я крикнуть, но сдержался. Нельзя. Только шёпотом: — Тихо, понял? Давай оттуда! Быстро!..

Вечером того же дня, пока Ловкач и Савва ещё не покинули своего убежища, там же, в рабочих кварталах у Обводного, девушка в розовом платье осторожно зашла в узкую дверь, над которой красовалась изрядно облупившаяся вывеска — «Присяжный повѣренный Кацъ».

Ножки в старых ботинках помялись немного, а потом ступили на лестницу, глупые оборки колыхнулись. Скрипучие ступени вывели на тесную площадку с единственной дверью. Девушка робко постучала.

— Заходи, — раздалось в ответ.

Скрипнули петли.

Мигель, развалясь, сидел за просторным столом, крытым зелёным сукном. На столе лежали бумаги — но все листы были повернуты вверх пустыми сторонами.

— Садись, Поля.

— Благодарствую, сударь Мигель Себастьяныч, — прошептала она.

Тот не стал даже кивать.

— Слушай внимательно, Полина. Ты девица неглупая, понимаешь, что к чему. Догадалась уже, что нужен мне этот Ловкач, верно? И не мне одному, любезная, — Мигель многозначительно поднял палец вверх. — Большие люди его ищут, очень большие. Ты последняя его видела, во всех подробностях разглядела, так ведь?

— Так, Мигель Себастьяныч…

— А коль разглядела да запомнила — ты ведь запомнила, Поля, верно?

— Запомнила, сударь Мигель, всё как есть запомнила!.. И… когда закричало на улице над конкой что-то, никто не услыхал, а мы с Ловкачом услышали!.. И… ведь знал он, что там кричит, вот истинный вам крест, знал!

— Это почему ж ты так решила?

Лоб его разгладился. Сидел он всё так же, развалясь, но вся вальяжность исчезла, осталась одна лишь поза, положение рук и спины.

— Я-то… Ох, перепугалась до смерти, Мигель Себастьяныч, а он-то как: прищурился лишь эдак, знаете, как охотник, дичь завидев. Знал он, что там кричит и откуда нечисть эта взялась!

— Знал, значит… — пробормотал Мигель, глядя в потолок. — Знал и ничего не сделал… Так, Поля. Хватит тебе по улицам шататься. Будет тебе настоящее дело, — он подался вперёд и так взглянул девушке в глаза, что та вздрогнула. — С сегодняшнего дня давай-ка, отправляйся по трактирам да кабакам, что возле Обводного. Молчи! Никого там не цепляй, компанию разделить не предлагай. Оденься скромно. Там чаю выпей, здесь калачу съешь. И гляди, гляди в оба — ищи Ловкача. Он нынче с пацаненком ходить может, пара приметная. С содержателями поговори, только осторожно, а то ещё за филёршу примут. Ну, чего глазами лупаешь, чего сказать хочешь?

— Так Мигель Себастьяныч… я ж не заработаю ничего… а у меня мама да сестрёнка меньшая…

— Не ной, — поморщился Мигель, словно от кислого. — На вот тебе, я сегодня добрый.

На стол легли две пятирублёвых купюры. Глаза у Поли так и вспыхнули.

— Хватит вам с родительницей да с сестрою. Но смотри же, в оба гляди!.. И себя скромно держи, чтобы никто не подкатился бы. Уяснила? Платье у тебя есть, не вот такое вот, а чтобы за приличную сойти?

Поля вздрогнула, закусила губу от обиды, дёрнулись глупые рюши.

— Само собой, имеется, сударь Мигель Себастьяныч. Платье горничной, есть у меня один клиент на Морской, старичок, домой к нему хожу, так он всегда велит мне как горничная одеться, чтобы, значит, не