Наследник пепла. Книга IX - Дмитрий Валерьевич Дубов

— Ну что ж, продолжаем допрос, — достаточно флегматично проговорил Белоснежка.

— Да фо фы фа офморовок факой? — Чернышов смотрел на него с ненавистью, правда, из-за выбитых зубов уже конкретно так шепелявил:

— Фы поимаешь, фо фебе не жифь?

Но Инееву было плевать. Отчего-то сильно хотелось заржать, слушая гротескные угрозы чужака.

— Что ты здесь делал? — спросил Белоснежка.

— Поффоряю, я быф ффесь на эфнографифеской эфпефицией, — ответил ему Чернышов.

— Ой, да не смеши меня, — ответил ему Инеев. — Это вот — тоже твои коллеги-этнографы из экспедиции с перерезанным горлом-то по краям круга валяются? Я же могу всё это заморозить, да и доставить в Тайный сыск. Тебе, дорогой мой, по большому счёту, не то что каторга светит. Тебя там на кол посадят, а может быть, даже и четвертуют. Или есть такая классная штука: колесование. С другой стороны, надо, чтоб ты хорошенько помучился. Так что выбор, думаю, будет у тебя не сильно большой.

— Фы профо не понимаешь, ф кем имеешь фело, — этот парень явно не понимал, что ситуация уже далеко не на его стороне.

— Слушай, я же могу вовсе сделать вид, что тебя никогда не существовало, — пожал плечами Белоснежка. — Заморожу тебя к чертовой матери. Видишь, как ты сейчас как по пояс заморожен? А я тебя целиком превращу в лёд. А потом тебе начнут потихонечку пальчики отбивать молоточком. Если захочешь, могу ножку твою отбить. Например, расколоть коленную чашечку. Сначала ты ничего не почувствуешь. Но потом… потом тебя даже на Стену не возьмут, — Белоснежка широко улыбнулся, — потому что ты будешь калекой. И вообще будешь сидеть где-нибудь в тюрьме в качестве девчонки для таких же, как ты, ублюдков. Потому что там, знаешь ли, любят симпатичных, холёных мальчиков.

— Фа фы фо факое гофорифе⁈ — до Чернышова, кажется, начала доходить вся ситуация.

— Продолжаем допрос, — по-прежнему флегматично проговорил Белоснежка.

Но прежде чем задать сам вопрос, дал Чернышову в зубы ещё раз. Без сильного размаха, но с оттяжкой. Так что был слышен хруст челюсти.

— Что ты здесь делал? Что это за конструкт? — спросил Инеев.

— Фы можеф, фначала фпрашивай, пофом бей⁈ — в глазах холёного мальчика появились слёзы.

— Говори, — оборвал его Белоснежка, не разжимая кулак.

— Меня прифлали. Фкафали, фо ужно фабрафь екий эергефифеский акопифель.

— Ага. А ты, значит, не догадался, что изъятие энергетического накопителя из капища равно смерти капища?

— Я ифего эфого е фнаю! Эфо ас е кафаефся, — Чернышев, кажется, снова начал поднимать голову.

Ещё удар в зубы. На этот раз — и ещё сильнее.

— Хреново ты учился в академии, — всё так же холодно проговорил ему Белоснежка. — А по-любому должен был её закончить. Минус твоим преподавателям. Ещё раз тебя спрашиваю: кто тебя сюда направил?

— Икто мефя фюда е фапрафлял!

Уже даже спутники Белоснежки зажмурились, когда он дал в зубы племяннику главы Генерального штаба ещё раз. На этот раз, кажется, одними выбитыми зубами не обошлось.

— Фа фе фаю я! — взвыл тот, пытаясь говорить внятно. — Фяфя ф кем-фо рафгофарифал. Ф кем-фо иф Бофофофых. Фыфал мфе бумажку фо фхемой коффрукфом и фкафал, фо я фофжен эфи фепофяфые фофа профифафь, перерефафь горфо кафорфникам, и пофуфить фебе феобъяфную фифу богафырфкую.

С фифы богатырской не удержались и заржали уже окружающие Михаила маги льда.

— Ага. А вот это уже понятнее, — кивнул Белоснежка. — Что за голос был, который общался с дядей?

— Фе фаю.

— А в зубы?

— Фе фадо в фубы! пошёл на попятную Чернышев. — Жефкий… жефкий эфо быф гофоф.

— Отлично, — кивнул Белоснежка, потирая кулаки. — Опознать сможешь?

— Фмогу, фмогу, — Чернышов выплюнул кровь.

— Ну и отлично, — с этими словами Белоснежка взял сосульку, ударил Чернышова по макушке, и тот замёрз полностью.

Затем параллелепипед с замороженным в нём телом поставили на салазки, собрали остальные тела и помчались обратно в Островное, откуда Инеев послал срочную телеграмму Морозову.

«Взяли языка при нападении на капище. Он готов опознать кого-то из Болотовых с женским голосом, кто приходил к его дяде. А дядя у нас глава Генерального штаба армии Чернышов. Если возьмём его, он сможет указать на тех, кто давал инструкции по уничтожению капища».

Не прошло и пяти минут, как Михаил получил ответную телеграмму из главной резиденции:

«Вези этого скота сюда», — гласила она.

* * *

Водомир Болотов был не просто в ярости, он находился, можно сказать, в бешенстве и не собирался оставлять всё так, как есть. Он должен был поговорить с сестрой.

Больше всего в произошедшем его возмутило то, что к нему с разборками пришёл не сам глава клана Рароговых — Креслав, а какие-то два молокососа. По сути, два малолетки, у которых молоко на губах ещё не обсохло, а они уже собрались диктовать свои правила. Нет, так быть не должно.

Он считал, что тем самым его чести был нанесён серьёзный урон.

«Конечно, — думал он, — существовала вероятность, что старик Рарогов мог погибнуть во время незапланированной атаки, о которой говорили сосунки. Но это всё равно не означало, что со мной можно разговаривать в подобном тоне».

Вспомнив о нападении, он сжал кулаки и что-то прорычал. Ему очень не нравилось, что он ничего не знал об этом нападении.

Да и насчёт старика Рарогова можно было особо не обманываться. Он не менее хитрая, изворотливая змея, чем сам Болотов. Все главы кланов, так или иначе, были далеко не цветочками, пережив на своём веку многое.

С другой стороны, Болотов изначально не воспринял серьёзно фразу этого сопливого переростка фон Адена о том, что тот находится в ранге Ярило. Но и природная осторожность говорила ему, что необходимо разузнать об этом Викторе фон Адене побольше.

Поэтому, направляясь в столицу для разговора со своей ненаглядной, но попутавшей все берега сестрой, он попутно собирал слухи по поводу фон Адена и запросил информацию у кузена Ярослава, Бояна, так как они учились в академии в одной группе. Ответы не заставили себя ждать.

В целом, к Виктору фон Адену относились прекрасно. Да и вообще, к фон Аденам все были расположены более чем положительно. Их считали чуть ли не героями. Нет, понятно, что завистливые шепотки встречались,