Воин-Врач IV (СИ) - Дмитриев Олег
Общее торговое пространство и военный союз от Норвегии до Албании — вот что получалось. Контроль над Вислой, Одером и Дунаем. Выход к Адриатике. Поэтапный переход на расчёты русскими гривнами и гривенками, который обещал очень упростить взаимодействие, убрав все те лишние этапы, что так расстраивали Глеба. Чтобы получить что-то из, к примеру, франкских или фризских земель, требовалось договариваться либо с северянами, либо с Любицкими, либо с венграми. Первые два варианта выходили выгоднее — торговля и доставка по воде всегда была гораздо дешевле, чем по суше. Но чтоб понять цену, требовалось учитывать очень многое, от урожайности года до настроения кормчего и погоды по маршруту. Всё это влияло на конечную стоимость, а то, что покупалось за марки, фунты или гульдены, потом продавалось нашим за гривны. Которые на Двине, Днепре, Десне или Волхове имели разный вес. Раньше. Теперь уже одинаковый.
Задумка Глеба по товарообороту вполне уверенно выполняла и перевыполняла план, наводя на светлые воспоминания о комсомольской юности и социалистических соревнованиях. К уже имевшимся во владении или пользовании великокняжеского торгово-логистического товарищества лодьям и насадам в скором будущем должны были добавиться ещё три судна, работа над которыми уже велась на новгородских верфях. По Двине такие, чтоб могли брать на борт до двадцати тысяч пудов груза, никто не делал, а на Ильмень-озере были мастера. В стоимости судов приняли посильное участие любичане, которых сын в очередной раз «купил» — пообещал «простить» часть ранее выданных кредитов, если они вложатся в постройку. И взрослые пузатые и бородатые дядьки привезли новгородцам настоящую гору серебра, в пояс кланяясь потом Глебу за оказанную божескую милость. Фактически просто перекладывая его же деньги из одного его кошеля в другой, тоже его, отдавая уже имеющийся долг не в казну или сундуки, а сразу внося условленный задаток за строительство флагманов будущей торговой флотилии. Ещё и на доставке сэкономил, хитрец, на перевозке серебра от Киева до Ильменьских доков против течения. Об этом с ним ещё один многообещающий разговор получился.
Сидели над картой, планируя, считая и проверяя по нескольку раз временны́е и денежные преимущества новых маршрутов, которые должны были стать доступными русским грузам, если удастся сговориться во Владимире-Волынском. До выхода оставалась буквально пара дней.
— Смотри, вот тут, где Двина наша в Варяжское море впадает, места есть красивые и удобные. Там бы порт заложить большой, со сходнями и пристанями хитрыми, на две высоты, чтоб с наших лодий на кнорры северян перегружаться быстро. Можно, наверное, придумать, как та́ли и блоки использовать, но тут Кондрата надо звать, сам я не соображу, — я смотрел на то место, где в моём времени была Рига. — Если под Смоленском, тут вот, где с Ка́спли на Днепр волок лежит, тоже что-то поумнее сладить — дня три-четыре можно сберечь. А то и все пять, — князь почесал правую бровь.
— Те же та́ли, какими рыбу с Почайны поднимали? — уточнил Глеб.
— Да. Говорили, что даже те, что мы на скорую руку сляпали, чуть ли не три сотни пудов вытянули. Рыбы там, конечно, мало было, льдин больше наловили…
— Дядька Кондрат говорит, весны ждёт-не дождётся, как берег оттает, чтоб можно было быки-опоры ладные вколотить. На них, на дубовых, грозился этот твой «кран» сделать таким, чтоб пять сотен поднимал за раз, — внимательно глядя на карту и «шагая» по ней очень импровизированным циркулем из расщеплённой и перевитой ниткой палочки, отозвался сын.
Восемь тонн выгрузить или перебросить на другое судно разом — это очень хорошо. Значит, новгородцы смогут раз в пять меньше на разгрузке-погрузке стоять, сперва тут, у нас, а там, глядишь, и по остальным крупным портам задумку переймут. Вон, стиралки-то переняли уже, в Европу и Скандинавию теперь десятками уходят. И, что удивительно, спрос не падает в тех краях. Наши-то ушлые, Псковские-Новгородские, взяли по парочке, нехотя и лениво, на пробу, дескать, а потом стали сами такими приторговывать. Попроще, понятно, и ломались их поделки-подделки чаще гораздо, но они показали высокое коммерческое мастерство и изворотливость, восхитившие разозлившегося было Глеба: стали за небольшие деньги чинить свои стиралки, подрядив под это по одному плотнику почти в каждом крупном городе в своих краях. Схема, идеально работавшая тысячелетиями, как выяснилось: купить дешёвое барахло, а потом потратить ещё три-четыре его стоимости на починку или расходники. Но не сразу же, не одновременно. А это куда как подъёмнее, чем купить сразу хороший товар, но подороже.
Пересчитав ещё раз маршруты, сын крепко задумался, чиркая свинцовым карандашом по бересте.
— Ну, как ты, бать, говоришь — не дороже денег. Санные да речные караваны с серебром часто гонять придётся, на охрану, на кормёжку, на ночлег тратиться. Но оно точно того стоит, — уверенно кивнул он. А я вспомнил ещё кое-что из той книжки, что из-за Лёшиного забора бубнила искусственно-интеллектуальная девка из смартфона.
— Гляди-ка, сын: ставим в Полоцке, здесь, в Киеве, да в том порту, что в устье Двины будет, и ещё, где надумаем, по теремку или даже острожку малому. Или покупаем, подумать надо, посчитать, ты лучше справишься. В каждый из них разом, одним большим обозом закидываем мешки с золотом. А на бересте или коже, да хоть бы и на медной табличке пишем: сто гривен, тысяча гривен, сто тысяч гривен. И печатью моей заверяем. Кто такую штуку в любой из острожков-теремков приносит — тому нашей волей столько и выдаётся, сколь написано было. Дело не стоит, денег не ждёт неделями, как вон в распутицу, например, или когда лёд не крепок ещё. Золото в теремки те торговый люд сам приносит, чтоб на таблички сменять, а не тянуть через семь рек да девять во́локов. А запасы или излишки возят только наши дружинные, на которых нападать дураков почти нет. Что думаешь?
По разгоревшимся глазам Глеба было совершенно ясно: думал он много, очень много, напряжённо и во все стороны сразу. И схватывал влёт. Поэтому планы первой на Руси банковской системы они с Одаркой принесли уже на следующий день, сверкая одинаково красными, но одинаково счастливыми глазами. Мысль, переходящая в действие со скоростью, совершенно не характерной для размеренного Средневековья. В других местах, не в наших. И голуби полетели в Полоцк и Олешье, город возле устья Днепра, где средний сын великого князя русов и старший сын великого хана половцев ещё с зимы обустраивали порты и склады, удивляя греческих шпионов неожиданным для не самого проходного места размахом. Судя по заделу, должно было получиться круче, чем в Суроже, Белой Веже и даже самОй Тмутаракани.
Всё это было в новинку королям с князьями. Не было в ту пору, да и не только в ту, у властителей привычки делать что-то друг для друга просто так, бесплатно. А тут непонятный Чародей подарил, вот взял и даром отдал, небывалую штуку: возможность из никому не нужных щепок при помощи стариков и малых детей, к труду в полях и на море непригодных, получить стабильный источник дохода, живых денег. Которые народ отдавал сам, без гнева, страха или обиды, практически с удовольствием. А озвученные мысли о том, что иноземных ратников будут с радостью покупать на любом торгу, где уже хоть пару месяцев торгуют собственными, правителей тоже удивили. Выходило, что не нужно было ни бороться за рынки сбыта, не выживать с них конкурентов. Потому что конкурентов не было. Один и тот же товар — простая, да не простая деревяшка — должен был продаваться при соблюдении двух простых условий. Фиксированной цены и наличия детей. Хотя диковину в Киеве, например, уже начинали покупать, собирая маленькую, игрушечную, но Всеславову дружину, и взрослые.
В последний день саммита, когда были обсуждены все первоочередные вопросы и примерно три четверти тем «второго приоритета», к которым относилась и международная торговля деревянными солдатиками, в зал вошёл быстрым шагом один из Алесевых. Короли с князьями насторожились было — их дружинных в соответствии с негласным Рысьиным протоколом запускали только в сопровождении минимум двух Всеславовых, из тех, что умели ходить сквозь стены и появляться на голом месте без единого звука. Но воин прошёл спешно к воеводе, протянул с поклоном какую-то белую тряпочку, и вышел, развернувшись странно и красиво, в два приёма, чеканя шаг подковками сапог.
