Портфель точка два - Владимир Сербский

— Конечно, он же лидер партии и олигарх, — хмыкнул Степан.

— Нет, он у них в прениях по другой части проходит.

— Какой?

— Кобель, — выдала Саша.

— Чего⁈ — возмутился Степан. — Любят бабы ярлыки лепить. У них так, если не мартовский кот, то кобель!

— Ты понимаешь, он женился на одной, потом к другой ушел. Честь по чести, развелся с этой, зарегистрировался с той. А потом со второй развелся, и вернулся к первой. А потом в город переехал, к местной теледиве. Свадьбу на весь мир не постеснялся закатить!

— И что такого? — пробурчал Степан, однажды побывавший в шкуре жертвы злых сплетен. — Большое дело, женился, развелся…

— Так дети рождаются регулярно, и у двух бывших тоже!

— Подожди, детей признал?

— Детей, как я поняла, любит. И денег женам дает.

— Тогда не вижу проблем. Нормальный мужик Леонид Ильич!

Справка. Многоженство давно не вызывает удивления, в отличие от многомужества. Древний пережиток матриархата процветает в Непале, где семья состоит из нескольких мужчин и одной женщины. Мужчины работают, а женщина занимается руководящей деятельностью. Чем выше социальный статус женщины, тем больше у неё мужей. Непальцы и непалки они такие, неординарные.

Глава 3

Эпизод 3.2

Будни туристов

Развалившись в шезлонге под навесом, Беседин вяло копался в ноутбуке. Время позволяет, почему бы не заняться отложенными делами? Тем более что этих самых завалов, до которых раньше не доходили руки, накопилось выше крыши. Редко так бывает, чтобы никто не мешал размышлениям.

Под шезлонгом занял позицию волкодав. Шершавым языком Вайфай слизывал с руки огрызки груш, но в тазик с фруктами дисциплинированно не лез, получая за это иногда поощрение цельными продуктами. Недолгую безмятежную идиллию нарушил егерь — притарахтел мотоциклом на базу и, лукаво щурясь, вытащил из коляски связку куропаток.

— Ну и где твоя хозяйка? — крикнул он, потрясая добычей.

Беседин неохотно поднялся, потянулся:

— В лесу бегает с утра. Круги нарезает.

— Спортсменка и отличница, да? Ё-маё! Видали мы таких ногастых красавиц не раз. — сарказм прямо сочился из Петровича. — Бегать каждый дурак умеет. А перо щипать?

— Так я и буду, — совершенно не горько вздохнул Степан. — И щипать буду, и шулюм варить.

Готовить Беседин умел — жизнь научила. Точнее дед, конечно.

Родители погибли под лавиной, когда он еще школьником был, бабушка болела постоянно, ноги не хотели ходить, так что разносолы подавать было некому. На дедову пенсию особенно не разгонишься, огород выручал. Но и труда огород требовал немало…

От деда Степан перенял привычку — никогда не отказываться от приглашения покушать. «Ешь сейчас, коли есть возможность. Неизвестно, что будет завтра» — это железное правило дед познал на войне, пронес через лагеря, и вытравить его уже было невозможно.

Но одно дело перекусить, чем тебя угощают, и совсем другое — изобрести обед самостоятельно. Дед неизменно делал из этого маленький праздник. В отличие от Степана, который к еде относился чисто потребительски, с единственным стремлением быстро состряпать чего-нибудь на скорую руку — чтобы моментально подмести это со стола, — дед любил сам процесс, и подготовительный, и кульминационный. Он крайне неодобрительно разглядывал буханку хлеба, обкусанную внуком со всех сторон. Дед удивлялся, как можно не видеть поэзию в эффектно сервированном столе, не получать эстетического наслаждения от разнообразия приготовленных блюд, и главное — от множества оттенков вкуса и запаха еды. На полном серьезе дед отчитывал Степана, способного съесть часть продуктов по дороге из магазина, а тот смеялся, ведь на ходу было кушать гораздо вкуснее!

И в самые бедные времена дед старался украсить стол. Ложка, вилка, нож возле двух тарелок, салфетки — обязательно. Если казан с вареной картошкой мальчишка просто ставил на стол, где каждый должен был хватать свою картошину, дуть отчаянно и перекидывать из руки в руку, то дед поступал иначе. Обжигаясь, он чистил картошку у плиты, складывая в глубокую миску. Заливал подсолнечным маслом и, посыпав мелко шинкованной зеленью, оставлял немного настояться. К картошке он подавал разделанную, заранее вымоченную селедку собственного посола, ломтиками выкладывал в селедочницу, а потом засыпал тонкими кружочками синего лука. На отдельном блюде готовил бутерброды: кусочки горбушки, натертые чесноком, и маленькие квадратики хлеба, одни, политые подсолнечным маслом и посыпанные солью, другие — намазанные смальцем. Завершал эту икебану набор из двух блюд, моченый зеленый помидор и соленый огурец. Они не были, как часто бывает, брошены на стол в миске. Нет, каждый был тонко, замысловато порезан, и подан на отдельной обширной тарелке, посыпанной луком и зеленью.

И, конечно же, салат. Только затурканные жизнью люди могут выставить на стол обычную миску с горкой квашеной капусты. Дед обязательно что-нибудь придумывал. Он мог добавить туда мелко покрошенного огурца, или кусочки моченого арбуза, или тертое яблоко и брынзу, порезанную кубиками…

На десерт чай. Из самовара. Кусковой сахар, щипчики, вчерашние остатки хлеба, ставшие сухариками… Можно поговорить, посмеяться, налить еще… На чае дед не экономил, доставал настоящий индийский, «Три слона».

А как он жарил картошку! Изобретатели чипсов удавились бы от зависти сразу, услышав этот хрустящий звук. Винегрет дед замешивал так, что полная кастрюля к вечеру была вылизана до блеска! Когда в семье появлялось мясо, дед готовил несколько блюд. Первым делом, конечно, борщ на костях. Наваристый, душистый, со сметаной. Потом отбивные. Не те, которые, пыхтя, режут ножом полчаса, а тающие во рту ломтики наслаждения. Отборную мякоть, порезанную мелкими кубиками, дед жарил с луком. Много золотистого лука на шипящих румяных кусочках мяса заставляли зрителей глотать слюни задолго до готовности.

И еще пельмени. Дед лепил их крохотными, чтобы влезали в рот целиком, и к блюду рекомендовал ложку — пельмень, плавающий в масле, должен был лопнуть во рту, обжигая соком нёбо, которое тут же следовало остудить глотком молока из стакана тонкого стекла…

* * *

Заканчивая трапезу, Петрович сыто зевнул:

— Умеешь ты, Степа, из обычной куропатки сделать праздник. Сейчас лопну!

— Да ладно вам, обычный шулюм.

— Слушай, дело какое, я уеду ненадолго, до завтра, — старчески кряхтя, егерь поднялся. — Может, на пару дней. Если задержусь, собачку покормите?

— Не вопрос, — Степан отвалился от стола, под которым энергично хрустела косточками «собачка». — А лошадка где?

— В поселке, на конюшню пристроил.

— Далеко собрались, если не секрет?

— Так на свадьбу, — егерь взглянул на часы. — Внук вот жениться решил. Скоро за мной аэроплан прилетит.

— Чего? — у девчонки открылся рот.