Княжич Юра V - Михаил Француз
Пошли первые такты-проигрыш, начинавшиеся совсем тихо, но стремительно набиравшие громкость и силу.
— 'Когда-то давно…
Когда-то давно, в древней глуши,
Среди ярких звёзд и вечерней тиши…' — после проигрыша зазвучал мой собственный голос. Такой, каким я помнил голос самого Павла Пламенева, чью песню я сейчас взялся исполнять. Второй раз в этом мире. Первый был в Зимнем Дворце, после чего Императору пришлось выдать Приказ на моё уничтожение.
Взгляды и внимание всех, кто сейчас находился в этом канале, а тут, кроме меня, Катерины, нашей группы из девятнадцати человек, той группы из двадцати Лицеистов, которых мы меняем, Координатора проекта, Руководителя практики и нескольких его помощников, здесь были рабочие, инженеры, водители машин, операторы оборудования, дизелисты и прочие, прочие простые Бездарные люди.
Всего около пары сотен.
Пара сотен — это не десяток тысяч. Но пара сотен — это и не пара десятков. Их внимание, собранное в точку, в меня, я почувствовал. И оно принялось наполнять меня силой, уверенностью и энергией.
— 'Стоял человек и мечты возводил:
Себя среди звёзд он вообразил.
И тихо проговорил:
И может быть ветер сильнее меня,
А звёзды хранят мудрость столетий,
Может быть кровь холоднее огня,
Спокойствие льда царит на планете… Но!' — мой голос наполнялся этой уверенностью, а руки через стороны поднимались выше, ладонями к небу.
— 'Я вижу, как горы падут на равнины
Под тяжестью силы ручного труда
И где жаркий зной, там стоять будут льдины,
А там где пустыня — прольётся вода.
Раз и навсегда!
По прихоти ума! — набрав силу, мой голос гремел уже так, что не услышать его было нельзя и в нескольких километрах от того места, где я стоял. Он гремел, грохотал, поддерживаемый и усиливаемый музыкой, воспроизводимой напрямую водной мембраной, которая работала круче любого современного «сабвуфера» и усилителя с динамиками.
Голос грохотал. В нём была сила. А к горе, что была передо мной, из атмосферы со всех сторон, с площади, радиусом в десятки и сотни километров, стягивалась, собиралась вода.
Она собиралась наверху и устремлялась вниз, пробуриваясь узкими, уходящими вниз, круглыми «трубами»-ходами-шурфами.
Меня наполняли силой собранное внимание и… сама музыка. В сердце и животе поднималась уверенность, что реальность просто не может не подчиниться моей Воле. Моё внутреннее Намеренье перетекало и становилось Внешним Намереньем, которому невозможно противиться и сопротивляться.
— Сильнее сжимались смерти тиски:
Люди — фигуры игральной доски —
Забава богов, но кто воевал,
Тот смерти оковы с себя гневно сорвал
И с дерзостью сказал:
И может быть ветер сильнее меня,
А звёзды хранят мудрость столетий,
Может быть кровь холоднее огня,
Спокойствие льда царит на планете… Но!
Я вижу, как горы падут на равнины
Под тяжестью силы ручного труда
И где жаркий зной, там стоять будут льдины,
А там где пустыня — прольётся вода.
Раз и навсегда!
По прихоти ума!
Мой голос и музыка гремели настолько мощно и грозно, что стены многокилометрового тоннеля вибрировали им в такт.
Я пел. Я пел вдохновенно. Я пел от всей своей души. Я пел, отдавая всего себя музыке и словам. Перед глазами вставали картины того, о чём я пою, а вода продолжала прибывать, прибывать и прибывать. Бурить, бурить и бурить…
— И может быть ветер сильнее меня,
А звёзды хранят мудрость столетий,
Может быть кровь холоднее огня,
Спокойствие льда царит на планете… Но!
На лицах богов воцарилось смятенье,
И то, что творилось на этот раз…
Никто не мог скрыть своего удивленья,
Как пешка не выполняла приказ.
Среди разгневанных лиц
Боги падали ниц! — затих и мой голос, и моя музыка. Всё затихло.
А потом одновременно с моим голосом, взявшим новую высоту и уже бившим не хуже землетрясения, это самое землетрясение и началось.
— Я вижу, как звёзды, падая градом,
Открыли нам хитросплетенье миров,
Небесная гладь приветствует взглядом
Эпоху бессмертия наших сынов… — там, где-то высоко-высоко над нами, там, где их никто отсюда не мог видеть, из сотен и сотен тонких шурфов начали вырываться языки злго мощного пламени, в которое превратилась вся та вода, которая добралась-таки до уровня дна рукотворного ущелья.
Превратилась разом во всём шурфе… Точнее, в самом низу чуть раньше. И те шурфы, что были ближе ко мне на какую-то малую долю секунды быстрее, чем те шурфы, что дальше. Как в домино…
Камень, земля, воздух — всё задрожало и заходило ходуном. Лишь я стоял ровно, прямо и неподвижно в центре всего этого. Стоял… над поверхностью, поддерживаемый своим «Водным покровом». Стоял, подняв и разведя руки в стороны ладонями вверх и внутрь. Стоял, обращённым к скале, которая, как лавина снега зашаталась и начала оплывать, падать, сыпаться вниз по моей воле. Колоться, греметь, шуршать и рушиться…
— … Космических даров.
Людей — богов?.. — услышали не столько ушами, ушами услышать в том грохоте и шуме, что поднялся, было бы решительно невозможно, сколько прямо у себя в головах все присутствовавшие здесь люди.
А дальше…
Лавина остановилась, не дойдя до меня считанных сантиметров. Её остановила вода, в которую вновь обратилось пламя после взрыва. И та вода, которая ещё успела собраться.
Она окутала, слилась с камнем, что тёк сейчас, не хуже самой воды.
Лавина остановилась. А затем повернула в сторону и поползла… вверх. Вверх по стене, туда, к небу.
И вместе с ней поднимался вверх я, постепенно исчезая из виду остававшихся внизу людей. Исчезая из виду, но не из их внимания.
Лавина ползла, а я поднимался.
Вот уже и край. Он оказался ближе, чем казался снизу. Лавина переползла этот край и обрушилась через него в ближайшую пустую долину, более не удерживаемая мной, моей Волей.
Несколько минут… или вечность спустя, вся масса битого камня, щебня, пыли и воды, в которую превратились больше двух сотен метров горы, закончились. И я опустился обратно на дно «колодца», который стал на двести метров длиннее.
Опустился и опустил руки. А в головах зрителей снова раздался шёпот.
— Людей — богов?..
Глаза мои закрылись, а на лицо выползла довольная улыбка. Своего падения на камень я уже не почувствовал.
* * *
Глава 17
* * *
Удара спиной о камни я уже не почувствовал — странно было бы, будь иначе. Падал-то
