Воин-Врач VII - Олег Дмитриев
Утром вышли вверх по течению, зная от местных, что в месте слияния Оки и Волги стоит большое и богатое стойбище марийцев. Пока я размышлял, почему все названия племён в окру́ге начинаются на одну и ту же букву, Всеслав ёрзал, приноравливаясь к доспеху, что подогнал по фигуре вчера после бани Кондрат и два его скорняка-шорника. По фигуре, ставшей легче и меньше. Не скелет, конечно, не старая тощая кобыла-доходяга с мутными глазами, стёршимися зубами и отвисшей нижней губой. Но случаев такого резкого снижения веса за несколько суток не припоминал даже я. Ну, если не считать той дизентерии после воспаления лёгких в Северном Казахстане пятидесятых годо́в невообразимо далёкого двадцатого века.
Там, где в моём времени находился город Горький, ставший потом обратно Нижним Новгородом, в котором я не раз бывал, ничего памятного по будущему встретить не удалось. Кроме, пожалуй, двух великих рек, сливавшихся в одну точно так же как тысячу лет вперёд, и многие тысячи назад. Всё остальное напоминало пригороды Смоленска, Рязани или того же Мурома. На Витебск и тем более Полоцк похоже не было. Места на берегах много, а вот устроено всё как-то без идеи, вразнобой. На Москву, которой пока не было и в помине, походило чем-то. И на садовое товарищество по соседству от моей деревни из прошлой жизни, где выдавали по шесть соток работникам завода. И если в девяностых там строили сараи для лопат и тяпок, похожие на шкафы-комоды из оргалита и горбыля, а на остальной свободной площади сажали семьями картошку, чтоб с голоду не сдохнуть, то после начали скупать по три-четыре соседних участка и на них возводить то, что позволяли вкус и деньги. Которых явно было больше, чем вкуса. И в небо попёрли трёх- и даже четырёхэтажные уроды, окружённые высоченными заборами, а на лестницах белого мрамора завелись каменные львы. Многих отливали на заводе ЖБИ в моём городе, директор которого, хитрый башкир, быстро научился в конверсию и диверсификацию. Львов опознать можно было, пожалуй, только по ценнику у него на площадке. При перевозке и монтаже скульптуры теряли половину вида, а после десятка дождей — и оставшуюся индивидуальность. Смотрелось, наверное, остро модно. Или наоборот, в стиле ретро. Как каменные бабы кыпчаков или древних скифов.
В будущем Горьком проторчали два полных дня, собирая сведения и новости от гонцов. Среди которых был тот же самый Ванятка, что давеча оставил при знакомстве приятные впечатления и бланш Илье Муромцу. Он за два дня успел дважды смотаться до устья Камы и назад. А вот поспать, кажется, не успел ни разу. Поэтому получив от него самые свежие данные, Всеслав приказал: «в баню и отсыпаться!». А мы с Рысью, Кондратом, Яном Стрелком и Варом сели над картой более крупного масштаба, чем та, что была у нас за основную на маршруте.
Выходило, что до устья, где планировалась последняя перед решающим выходом стоянка-ночёвка, оставалось около четырёх сотен вёрст. Как успевал покрывать это расстояние Ванятка, было неясно, но зато стало гораздо понятнее, почему Кондратовы умельцы орали на гонца так, что аж их самих жалко делалось. Получалось с их слов, что в последнюю ходку он не убился редким чудом, потому как чуть ли не половина стоек и верёвок и чего-то ещё на буераке было порвано, сломано, разболтано и изношено до последней крайности. Но от конструкторов Чародей нетопыря спас. Потому что новости его были хорошими, а того, кто такие приносит, казнить нельзя. И давать орать на него — тоже.
Как умудрились лесные воины добраться до тех краёв за неделю, было ещё меньше понятно, чем то, как не убился гонец. Но фактом, вещью, как известно, суровой, было и то, и другое. Окские племена, приросшие по пути марийцами и ещё какими-то местными, выходили на правый берег Волги. И через пару дней должны были собраться все. И ждать сигнала. Место, подготовленное и разведанное передовыми дозорами, тоже вполне устраивало нас. Дело оставалось за малым: добраться в срок, дождаться, чтобы булгары отреагировали на запланированные нами события так, как мы этого от них ожидали. И, как говорил Рысь, «насовать всем — да по домам, нагулялись, пора и честь знать!». Шансов на успех было, вроде бы, значительно больше, чем на выздоровление в устье Талой. Но загадывать не хотелось. Поэтому мы со Всеславом привычно отбрехивались, что вариантов ровно два: или там поляжем — или по-Гнатову выйдет. Булгар считался одним из крупнейших городов мира в этом времени, по численности населения не уступал Киеву. А вот Полоцку уже уступал. И неспокойно было там, на левом берегу Волги. Будто чуяли беду мусульмане. Потому что мы всё это время тоже не только самоходные лапти плели.
Байгар, прознав тогда о Всеславовой задумке, сперва долго жевал губами, сминая в кулаке бороду и снова расправляя её на груди. И в глазу его явно бились мысли, от вежливости далёкие.
— Я был бы рад помочь в этом непростом деле, княже, — собрав воедино все силы и навыки дипломатии, проговорил он. — То, что Великая Степь знает о твоей удаче и бесстрашии, говорит мне прислушаться к тебе. Хотя разум и опыт говорят скакать прочь от яростных русов, как латиняне или норманны. Я не устаю благодарить Великого Тенгри и Вечное Синее Небо за то, что наши народы живут в мире, благодаря тебе и Шарукану. И думать не хочу о том, что было бы, пойди всё по иному пути. А вот о том, как ты встретишь балтавара, хочу думать. И посмотреть очень хочу. Как вы говорите? Одним глазком!
И тайный воевода кыпчаков, правая рука Шарукана, тот, кто наводил ужас на восточный и северный берега Русского моря лукаво подмигнул. Тем самым единственным своим глазом, о котором и говорил. И план начал исполняться. Потянулись вверх по Волге лодьи с товарами и купцами от степняков, пошли вниз по ней такие же от новгородцев и ладожан. Только в числе команд и пассажиров были не только они. И товары в тех лодьях обычные и привычные лежали только сверху, на виду. Переход, хотя скорее пролёт по карте с запада на восток, был завершающей частью большого и сложного плана. И разыграть его нам предстояло в самые ближайшие дни. Хотя какие-то ноты уже звучали в великом городе на Волге. Осыпа́лись глубокие колодцы в стойбищах. Дохли целыми стадами и табунами коровы и кони. Те, кого
