Лекарь Империи 11 - Александр Лиманский

Глава 17

— Острый тромбоз, — голос Шаповалова прозвучал глухо, как из-под воды. Он стоял рядом со мной, и на его осунувшемся лице было выражение, которое я редко видел у этого человека. Не страх — Шаповалов не из тех, кто боится. Скорее мрачная решимость солдата, который понимает, что впереди тяжёлый бой. — Чёрт возьми…

Я нащупал точку на тыльной части стопы — там, где должна была биться тыльная артерия. Прижал пальцы, задержал дыхание, прислушиваясь к ощущениям.

Ничего.

Пустота под пальцами. Тишина. Та особая, страшная тишина, которая бывает только там, где должна быть жизнь — и её нет.

Переместил руку выше, к подколенной ямке. Там артерия крупнее, пульс должен ощущаться отчётливее.

Ничего.

Та же мёртвая пустота. Как будто я щупал пульс у манекена. Ещё выше, к бедренной артерии в паху.

Есть.

Слабый толчок. Едва различимый, как последний вздох умирающего. Как стук в дверь из соседней комнаты — приглушённый, далёкий, но всё-таки стук. Кровь ещё текла по бедренной артерии. Но где-то между бедром и голенью она останавливалась, упираясь в невидимую преграду.

— Пульса на стопе нет, — констатировал я вслух, и мой голос прозвучал неожиданно спокойно. Профессиональная отстранённость. Защитный механизм, который включается автоматически, когда ситуация слишком серьёзна для эмоций. — Подколенная артерия — тоже ноль. Бедренная — слабая, но определяется. Окклюзия где-то между бедром и коленом.

— Уровень? — Шаповалов уже думал как хирург, прикидывая объём предстоящей работы.

— Судя по границе цианоза — подколенная артерия или чуть выше. Бифуркация, возможно.

Я ещё раз осмотрел ногу, оценивая степень ишемии. Цвет кожи — плохой, очень плохой. Температура — ледяная. Чувствительность… я осторожно уколол кожу стопы иглой от шприца.

— Чувствуешь? — спросил я Арсения.

— Н-нет… — его голос дрожал от боли и страха. — Ничего не чувствую… только боль выше, в икре…

Потеря чувствительности. Плохой знак. Очень плохой.

— Пошевели пальцами.

Он попытался. Пальцы едва дрогнули — слабо, судорожно, как у умирающей птицы.

— Ишемия… — я прикинул все признаки, — … вторая-третья степень. Ближе к третьей.

Шаповалов выругался — тихо, себе под нос, так, чтобы пациент не услышал. Но я услышал. И понял.

Третья степень ишемии — это уже некроз мышц. Это необратимые изменения. Это грань, за которой ампутация становится не возможностью, а необходимостью.

— Сколько у нас времени? — спросил Шаповалов.

Я мысленно прокрутил в голове всё, что знал об острой артериальной окклюзии. Время — главный враг. Каждая минута без кровотока — это гибель клеток. Мышечная ткань выдерживает ишемию четыре-шесть часов, потом начинается необратимый некроз. Нервы — ещё меньше.

— Шесть часов максимум, — сказал я. — Скорее — четыре. Может, три, учитывая степень ишемии. Потом начнётся необратимый некроз мышц. Реперфузионный синдром. Миоглобинурия. Почечная недостаточность. Гангрена.

Я сделал паузу.

— Потом — ампутация или смерть.

Арсений услышал последние слова. Его глаза — и без того огромные от страха — расширились ещё больше.

— А-ампутация⁈ — его голос сорвался на крик. — Вы… вы хотите отрезать мне ногу⁈ Я же гимнаст! Я не могу без ноги! Я…

— Арсений, — я наклонился к нему, заставил посмотреть мне в глаза. — Слушай меня внимательно. Мы не хотим отрезать тебе ногу. Мы хотим её спасти. Но для этого нужно действовать быстро. Очень быстро. Ты понимаешь?

Он судорожно кивнул. Слёзы текли по его щекам — от боли, от страха, от осознания того, что его жизнь только что перевернулась с ног на голову.

— Я… я понимаю… Только спасите её… пожалуйста…

— Мы сделаем всё возможное.

Шаповалов уже повернулся к двери, где маячил бледный как стена Славик.

— Славик! — голос заведующего был как удар хлыста. Резкий, командный, не терпящий возражений. — Звони в дежурную службу санавиации. Мне нужен лучший сосудистый хирург, который сейчас на смене. Кто там сегодня дежурит по области?

Славик судорожно полез за телефоном, едва не уронив его трясущимися руками.

— Сейчас… сейчас посмотрю… — он лихорадочно листал контакты, пальцы соскальзывали с экрана. — Ахметов. Мастер Рустам Ахметов. Он сегодня на смене в городской номер три.

— Ахметов? — Шаповалов кивнул с явным облегчением. — Отлично. Лучшего и желать нельзя. Передай: экстренный случай, острый артериальный тромбоз голени у молодого пациента. Ишемия третьей степени, счёт идёт на часы. Пусть выезжает немедленно. Вертолёт, машина, — мне плевать, как он доберётся, но он должен быть здесь через полчаса максимум.

— Понял! — Славик уже прижимал телефон к уху, выбегая за дверь.

— И готовьте операционную! — крикнул Шаповалов ему вслед. — Полный набор для сосудистой хирургии! Катетеры Фогарти, шунты, всё что есть!

Голос Славика донёсся уже из коридора:

— Да, это Муромская Центральная! Мне нужен Мастер Ахметов, срочно! Да, я подожду… Нет, это не может ждать до утра!..

Шаповалов повернулся обратно ко мне. Его руки уже тянулись к пуговицам пиджака.

— Зачем Ахметов? — спросил я. — Я и сам могу.

— А тебе не надоело геройствовать? — усмехнулся Шаповалов. — Есть протокол, по нему такую операцию должен проводить сосудистый хирург. Я не сомневаюсь в твоих способностях Илья. Просто иногда нужно отпустить ситуацию и просто работать. Время есть, состояние Арсения терпит. А ты… ты не сможешь провести все операции в мире. К тому же эта узконаправленная.

В его словах был смысл. К тому же, после всего что происходило в последнее время, я чувствовал себя как выжатый лимон. Мне нужен был отдых, а его полноценного еще и не было, поэтому пусть оперирует Ахметов, а я… подстрахую его.

— Хорошо, — кивнул я. — Не буду спорить.

— Молодец. Рад, что ты делаешь правильный выбор, а не впадаешь в сумасбродство. Пока Ахметов едет, я подготовлюсь, — сказал Шаповалов, расстёгивая верхнюю пуговицу. — Буду ассистировать. Или возьму на себя часть работы, если понадобится разделиться. Сосудистая хирургия — не моя основная специализация, но базовые навыки есть, я…

А вот этого я точно допустить не мог.

— Игорь Степанович.

Мой голос прозвучал мягко. Но уверенно. Достаточно уверенно, чтобы он остановился с рукой на второй пуговице.

— Нет, — сказал я.

Он посмотрел на меня с удивлением. Его брови сошлись к переносице.

— Что значит «нет»? Это моя обязанность. Я заведующий отделением, мой долг — быть в операционной, когда…

— Ваш долг сейчас — быть с женой и сыном. А я сам буду ассистировать.

Он открыл рот, чтобы возразить, но я не дал ему этого сделать.

— Игорь Степанович, — я шагнул ближе и положил руку ему на плечо. Посмотрел прямо в глаза — в эти усталые, покрасневшие от недосыпа глаза. — Давайте начистоту. Вы только что вышли из камеры. Две недели стресса, недосыпа, неизвестности. Арест, допросы, суд. Оправдание