Воин-Врач VII - Олег Дмитриев

Но Чародей с Запада, князь-волк, князь-оборотень, сидел на помосте в окружении высоких вельмож и военачальников. Сын самого́ Шарукана, великого эмира с южных земель, говорил с ним с почтением, как и сам наимудрейший Абдуллах аль-Халаби ибн Нахви, чьи знания не имели равных в мире. Воины и мудрецы говорили с ужасным врагом, у которого сам Иблис был на посылках, а тот то слушал внимательно и отвечал неторопливо, то хохотал над шутками и шутил сам. Как обычный живой человек. Не гнушаясь общением с людьми попроще.

По слову Всеславову подводили к помосту торговых и мастеровых людей. Учёный человек, мудрый Абдуллах аль-Халаби ибн Нахви, переводил его слова, дивясь тому, что для каждого он находил свои, личные, и каждого называл по имени, заметно стараясь произносить непривычные звуки так, чтобы не обидеть собеседника невольной ошибкой. Знания дикого князя диких русов поражали старца. Он со знанием дела рассуждал о торговле, о земледелии, о ремёслах. О том, в чём воинам разбираться было невместно. А для вождей слишком мелко. Но каждый из подведённых к помосту с властителями и ратниками отходил от него окрылённым. И те, кто возвращался к своему месту, откуда был призван, и те, кто удостаивался чести сесть на одну-две ступени ниже самого́ Чародея. Златокузнецы, чеканщики, владельцы табунов и торговых лодий сидели рядом, переговариваясь негромко. Забыв кичиться знатностью родов и престижностью ремёсел. Поражённые примером нового правителя. Вокруг которого сидели не слуги, а друзья.

Казанский пир Леса и Степи, вечных врагов, уже ставших друзьями чуть западнее, продлился до половины ночи. Обсуждали же его булгары до утра. И продолжили на утро нового дня. Вспоминая и делясь новыми и новыми деталями и фразами, которые пропустили или недослышали вчера. Многих из них, как водится, Чародей-рус вообще не говорил, но молва додумала их за него, вложив в уста нового удивительного правителя, могучего колдуна и мага, свои самые сокровенные надежды и мечты. Но выходило так, что большинство из них чудесным образом нашли отклик или отражение в том, что Всеслав говорил и на самом деле.

Купцы-торговцы, узнав о новой экономической политике, сперва не поверили. Потом тоже. Но спорить с людьми Чародея не хотелось. А когда стало ясно, что от них и вправду никто не собирался брать золота на найм и прокорм вооружённых толп, на золотое убранство дворца и новых наложниц, на строительство огромных зданий, что не принесли бы им пользы и выгоды, удивились ещё сильнее. И, поддавшись этому удивлению, уже вечером «вписались» в торговые схемы Глеба и Шарукана, которые раскидывались от Аракса и Куры до мест с диковинными названиями: Роскилле, Готланд, Аннарюс. Нутром почуяв небывалый прибыток. Для правителя в первую очередь. Но даже малая доля в совместном деле с ним сулила сказочные богатства через несколько лет. Не говоря уж о том, что быть торговым товарищем земли Русь было не в пример престижнее и почётнее, чем одним из никчёмных рабов-торгашей Волжской Булгарии и её эмира. О котором говорить перестали вовсе, будто и не было его, будто вычеркнул кто-то его имя из народной памяти за один-единственный день.

Мастера-корабелы, послушав о драккарах северян и поглядев на чертежи, что на скорую руку набросал на баснословно дорогой бумаге Всеслав удивительной самописной палочкой с тёмным кончиком, что оставляла заметные и чёткие следы, согласились с предложением, что в заводях Волги-Итиля сам Всевышний велел создавать и спускать на воду корабли не менее грозные и величественные. Но более устойчивые и грузоподъёмные. И даже, набравшись смелости, указали самомУ великому князю, как этого добиться, приведя в пример ромейские дромоны, триеры и галеры. И ушли, шумно совещаясь, к своему ковру. Неся листок с прообразом нового корабля бережно, как лепесток драгоценной алой розы из цветника балтавара.

Садовник того цветника и всего дворцового сада вместе с хлеборобами и прочими огородниками слушал, затаив дыхание, слова Чародея о том, как начинает родить даже уставшая земля, если помочь ей смесью толчёных костей, разведённых сперва едкой кислотой, а потом простой водой. Воспоминания о фосфоритах и суперфосфатах всплыли в моей памяти как-то сами собой, когда мы со Свеном-кузнецом обходили громадины новых печей, выстроенных рядом с теми самыми каталонским горнами, что помогли изваять тёткины умельцы. Оставшиеся в Полоцке все до единого, увидев, что тут могут не только учить, но и учиться сами. Первую печь высотой почти с княжий терем они сладили вместе со Свеном и Фомой, практически не расходясь по домам и хором отлаиваясь от Олёны и Ганны, жён-близняшек наших чудо-мастеров. Когда посчитали выход чугуна на новой печи, что по совету Всеслава назвали дОмной, франки едва не кинулись сами разваливать ломами свои горны, которыми так гордились. То, как попёрла трава вокруг кучи шлака, заметили сразу. Тогда и вспомнилось, что в Курских рудах было много фосфора. Когда шлак смололи на специально выстроенной водяной мельнице, Всеслав глянул в мою память и велел кликнуть витебчан со слободы. Потому что нашёл упоминания о том, что этот диковинный песок, который испекли в великанской печке, должен был помочь улучшить урожаи на тамошней земле, что была не бедной, как все думали, а просто кислой. И вот этот самый песок с извёсткой должен был помочь ей выздороветь, поправиться. Мы с князем начинали лечить не только людей.

Абдуллах аль-Халаби ибн Нахви, уроженец великого города Халеб из далёкой страны аш-Шам, звавшуюся раньше Великой Сирией, спать не ложился. Вторые сутки. Для человека его возраста это было довольно сложным испытанием. Но он, подбадривая себя крепкими терпкими отварами и крошечными глоточками того удивительного огненного напитка, что подарил перед расставанием повелитель, покрывал письменами один лист пергамента за другим. Боясь, чтобы в старой памяти, подводившей всё чаще, не затерялось ни слова, ни жеста. О том, как завершилась встреча двух воинств на льду великой реки. О том, как встретились народы Леса и Степи. О том, как они стали добрыми соседями. И о том, какие заоблачные горизонты открывались перед народом Булгар, отошедшим под могучую, но на диво щедрую руку великого вождя русов, великого князя Всеслава Русского, прозванного своими же Чародеем.

Эпилог

Великая Казань провожала княжье и союзные войска тоже, кажется, в полном составе. Люди стояли на высоких толстенных городских стенах, на которых, наверное, и две телеги бы разъехались. Местные, со странным названием «арба́» — так совершенно точно,